Перевалы, нефтепроводы, пирамиды

Сочельник совпал в том году с мусульманским праздником — началом рамадана, религиозного поста, который продолжается целый месяц. Религиозные мусульманские праздники исчисляются по календарю, ведущему начало с 16 июня 622 года — дня бегства пророка Мухаммеда из Мекки в Медину, так называемой хиджры. У мусульман — лунный год, который на десять-двенадцать дней короче нашего солнечного. Так случилось, что 24 декабря этого года мы праздновали в Тунисе двойной праздник!

На авеню Хабиба Бургибы, в центре современного Туниса, — широкой, как площадь, улице, тянущейся с востока на запад, — все напоминало о наступающем веселом рождестве! В витринах сверкали цветные стеклянные шары, под золотым дождем сияли электрические свечи. Между воздушными дамскими гарнитурами и кружевными лифчиками меланхолически кивали головами рождественские деды-морозы из папье-маше, над аппетитными окороками и колбасами распростерли серебряные крылья ангелочки. Под деревьями в средней части авеню Хабиба Бургибы были расставлены вплотную один к другому лотки с цветами. Розы, гладиолусы, гвоздика, сирень, маргаритки продавались в таком изобилии, являли собой столь многообразную цветовую гамму, что мы не выдержали и купили несколько букетиков дамам из представительства ГДР. На улицах и в магазинах толпились преимущественно взволнованные мужчины. Совсем как в Берлине: в самый последний момент перед закрытием магазинов мужчинам вдруг пришла в голову мысль, что надо бы еще купить флакон духов для жены, куклу для дочурки, пистолет для сына… Веселого вам праздника, господа!

Всего несколько шагов отделяло западную оконечность авеню Хабиба Бургибы от Порт-де-Франс, ворот в старый город — медину. Здесь не было никакой рождественской суеты. Лавчонки на базаре, правда, еще торговали, но продавцы апатично сидели на корточках без дела. Их глаза светились голодным блеском. Зато в харчевнях и ресторанах варили и жарили вовсю. Столы стояли накрытые, но за ними никого еще не было. Готовили впрок к тому времени, когда солнце сядет.

Через три часа, выпив в торговом представительстве ГДР кофе с настоящей дрезденской коврижкой, мы возвратились в медину. Перед нами предстала совершенно иная картина. Празднично одетая толпа заполнила арабский увеселительный квартал близ Баб-Суика. Идти против течения было почти невозможно. На ресторанных столиках виднелись остатки обильного праздничного пиршества. Лишь немногие едоки, либо опоздавшие, либо особенно выносливые, еще сидели перед кучками куриных ножек, грудами баранины, мисками с кускусом, блюдами с салатом… Из репродукторов над дверями ресторанов, заглушая одна другую, звучали восточные мелодии. Над праздничной толпой мелодии сливались в сплошной шум. Я наклонился к уху торгового советника и во весь голос прокричал:

— Тихая ночь, святая ночь…[43]

Небольшая площадь перед мечетью была сплошь забита павильонами. Здесь стреляли по цветам, бросали мячи в пирамиды жестяных банок, старались набросить железные кольца на увешанные бубенцами шесты. На наклонных рельсах стояла вагонетка, снабженная двадцатисантиметровой гранатой. Вагонетку надо было толкнуть вверх так, чтобы капсюль гранаты ударился о мишень наверху, от чего раздавался взрыв.

Повсюду царило веселье. Первый день поста остался позади, это требовалось отпраздновать!

У входа в арабские кабаре толпились люди.

Мы присоединились к самой большой толпе, и, когда через четверть часа дверь открылась, нас рывком всосало внутрь. В зале, украшенном пестрыми гирляндами, стояли скамьи. У рампы на небольшой сцене сидели несколько женщин в национальном одеянии берберок и мужчин в театральных костюмах. Статная дама посередине, одетая в платье с блестками, из-под которого виднелись голые ноги, была, вероятно, звездой вечера. Современный оркестр исполнял своеобразные восточные ритмы. Молодые люди в белых джеллябах и красных фесках лавировали между рядами и предлагали чай, кофе, лимонад и кренделя, бисквиты и лепешки, на вид такие же сдобные и сладкие, как марокканское печенье, которое вызывает изжогу.