Перевалы, нефтепроводы, пирамиды

Меньше трех лет прошло со времени пребывания в Ливии авторов этой книги. Но как много там изменилось после сентябрьской революции 1969 года! У власти в Ливийской Арабской Республике встали люди, которые так же отвергали реакционную политику королевского правительства, как и многие собеседники Шмидта и Пашковяка. Из сообщений прессы стало известно, что первый премьер-министр республики, Махмуд Сулейман аль-Магриби, был приговорен в свое время королевским судом к четырем годам тюремного заключения за организацию забастовок портовиков, боровшихся против вывоза ливийской нефти в Англию и США, а первый министр иностранных дел Салах Бувазир вынужден был при Идрисе эмигрировать в ОАР из-за преследований властей за его оппозицию военному сотрудничеству Ливии с англо-американским империализмом.

А разве не перекликаются с надеждами служащего Халида, беседовавшего с авторами в 1967 году, слова премьер-министра Ливии, произнесенные в 1969 году: «Интересы ливийского народа будут основной целью пашей политики во всех областях. Правительство Ливии уже приняло решение увеличить вдвое минимальный уровень заработной платы; эта мера касается наиболее бедных слоев народа. Американские и английские базы должны быть ликвидированы на ливийской территории, так как этого хотят все»[73]. Правительство республиканской Ливии уже заявило о том, что все военные и нефтяные соглашения будут пересмотрены с учетом интересов ливийского народа.

Несмотря на быструю смену событий в странах, о которых идет речь в книге, все рассказанное Шмидтом и Пашковяком сохраняет свое значение в наши дни как истинное свидетельство о жизни арабов Африки в современную эпоху.

В тексте чувствуется уверенная рука очеркистов, стремящихся не только рассказать о своих впечатлениях, но и оставить читателю пищу для размышлений, дать ему почувствовать то, о чем в книге по тем или иным причинам прямо не говорится.

Несколько страничек о закрытых чадрой марокканках заняты почти исключительно визуальными авторскими наблюдениями. Но, прочитав их, мы сразу чувствуем живую связь социального быта и психологии народа со стародавними обычаями и вместе с тем ощущаем выветривание этих обычаев, утрату ими своей прежней сути, постепенное превращение их в простой символ национальной или религиозной принадлежности. Особенно наглядно это проявилось во время пребывания наших путешественников на консервной фабрике в Сафи. В этой связи очень точно авторское противопоставление «традиционного» поведения женщин Марокко и более современного — в Тунисе и АРЕ.

Нельзя, правда, сказать того же об оценке авторами положения женщин в Алжире. Ношение покрывала для большинства марокканок более естественно, чем для алжирок. В Марокко — это обычай, освященный великой традицией, и ничего больше, а в Алжире, кроме того, еще и проявление патриотизма. Ни один из народов Северной Африки не находился так долго под владычеством Франции, под гнетом политики ассимиляции и под угрозой полного офранцуживания, как алжирский народ. Чтобы сохранить свое национальное лицо и успешнее сопротивляться проводившейся колониалистами «деперсонализации», мусульмане Алжира вынуждены были ревностно придерживаться старинных обычаев, иногда цепляясь и за наиболее косные из них. В Алжире раньше было гораздо меньше закрытых женщин. Годы революционной войны с ее ожесточенностью, возросшей преградой между мусульманами и жившими тогда в Алжире многочисленными европейцами способствовали росту национального самосознания и чувства национального достоинства алжирцев, а также — неизбежно сопутствовавших этому настроений любования своей национальной самобытностью. Поэтому, когда в 1958 году французские ультраколониалисты объявили всех алжирцев (даже кочевников Сахары) «французами в полной мере» и демагогически заявили о «полной эмансипации алжирской женщины», вполне естественной была реакция многих алжирок: они стали закрывать лицо, хотя! раньше ходили открытыми. Тем самым они демонстрировали свою враждебность колониальному режиму, нежелание принимать от него какие-либо подачки. Отголоски ожесточенности тех лет до сих пор чувствуются в стране, ибо жизнь сегодняшнего Алжира, как в этом убедился читатель книги Шмидта и Пашковяка, во многом определяется духовной атмосферой бурного периода революции.

Авторов неудержимо влечет все то, что редко удается видеть европейцу: церемония берберской помолвки, кусочек быта сахарских бедуинов (клан Махмуда), будни жителей алжирского оазиса, мрачная романтика старого Феса с причудливой сетью переулков и перекрестков, подобной арабской вязи, недоступная «марокканская «Мекка» — священный город Мулай-Идрис, бурное празднование окончания мусульманского поста в Тунисе… И все это в их повествовании искусно переплетено с приметами вторжения современных веяний в жизнь арабов: бельем на фасадах современных зданий (типичный «неаполитанско-североафриканский» пейзаж, знакомый всякому, кто бывал в Алжире), игрой в волейбол во дворе самого старого в мире мусульманского университета Аль-Азхар в Каире и т. д.