Перевёрнутый мир

Показались огни знакомого вокзала. Именно отсюда уходили поезда в сторону Сосновки. И я вновь не удивился, что Вика успела за это короткое время все узнать и устроить. Она оставалась сильной женщиной, и так сильно меня любила. Меня… Вдруг мысль, как молния, пронеслась в больной голове. Она ни разу не назвала меня по имени! Мне так захотелось узнать, кого она все-таки любит.

— Вика, ты кому поверила, им или мне? Ответь, Вика! — Я нежно прикоснулся к ее плечу. — Я для тебя сумасшедший или чужой, совершенно чужой человек?

Машина затормозила. Вика улыбнулась. Медленно повернула ко мне заплаканное, очень красивое, утонченное лицо.

— Ты никогда не можешь быть для меня чужим, хоть и чуточку сумасшедший.

Вика мне так и не ответила. А я подумал, что, возможно, она права, и необязательно знать, кого из нас она любила по-настоящему, меня или Ростика.

Вика провожала меня на перроне, неотрывно вглядываясь в мое измученное лицо, словно пыталась запомнить навсегда. Я стоял в купе у раскрытого окна и неотрывно смотрел на Вику, словно пытался все-таки ее понять. И я тоже очень хотел навсегда запомнить эту женщину.

— Я могу и не вернуться, Вика, — тихо сказал я. Пробегающий мимо поезд уносил мои тихие слова в неизвестность. Но Вика услышала.

— Я это знаю. Но я очень люблю тебя и знаю, что мой любимый человек должен жить там, где ему будет хорошо по-настоящему. И где он должен жить по праву.

— А было бы нам с тобой хорошо, Вика? — спросил я ее и себя.

И она, и я промолчали. Мы не сумели ответить даже себе.

Поезд медленно тронулся с места. Я неотрывно смотрел на высокую стройную фигуру женщины, которая так сильно любила. Я по-прежнему пытался запомнить ее. Я пытался понять ее любовь. Поезд набирал ход. Фигурка становилась все меньше и меньше, пока не исчезла совсем. И мне вдруг показалось — это я только что простился со своею женой. Ростик здесь был ни при чем.

Поезд мчался все быстрее и быстрее, он бежал из города. Как в детском калейдоскопе, мгновенно менялись картинки живописных пейзажей. Поезд уносил меня все дальше и дальше, на мою родину. В единственное место на земле, где меня могли еще ждать.

Часть третья БЛУДНЫЙ СЫН

Я сошел с электрички, на которую пересел рано утром в районном городе. И огляделся. Я был у себя на родине. Здесь все было моим. И эти вековые сосны, и эта пожухлая осенняя трава, и эти люди, спешащие по лесной тропе к своим домам.

Мне спешить было некуда. Я вдруг почувствовал себя чужим. Но я верил, что это временное ощущение. Когда приду в поселок, когда меня узнают, то непременно обрадуются моему воскрешению из мертвых, и я вновь стану близким для этих людей, этих сосен, этой травы.

Я остался один на перроне. И заметил, как из последнего вагона торопливо выскочил человек, видимо, чуть не проспавший свою остановку. Он приближался ко мне, и мое сердце на секунду провалилось. Я почувствовал учащенные удары пульса. Я узнал доктора Кнутова. Когда он со мной поравнялся, я широко улыбнулся и снял шляпу.

— Здравствуйте, доктор!

Он недоуменно смотрел на меня близорукими глазами, словно пытался вспомнить. И тут же легонько хлопнул себя по кепке.

— Господи, неужели это вы! Не может быть!

— Может, доктор. Оказывается, может. — Я протянул к нему руки. Мне так хотелось его обнять.

— А я вас сразу и не признал. И тем более не ожидал увидеть вас в этих краях. А впрочем… Вы ничуть не отличаетесь от вашего экранного образа. Этакий красивый мужественный человек с открытой улыбкой. Моя дочь просто по уши влюблена в вас. Как в актера, конечно. И у нее над кроватью висит ваш плакат.

Мои руки бессильно упали. Обниматься мне было не с кем. Несколько секунд я стоял неподвижно, в полном замешательстве. Меня не узнали. Впрочем, смею ли я обижаться? Ведь за это время я стал совсем другим. Кнутов помнил здоровенного парня, этакого бородатого, неотесанного дикаря в изношенной ветровке. Теперь пред ним во всей красе предстал знаменитый актер, стриженный наголо, в дорогом респектабельном костюме, сжимающий в руках широкополую шляпу. Я не смел обижаться. Но правду сказать должен.

Мы пошли по знакомой до боли тропинке, ведущей в поселок. По ней я когда-то крался, как вор, чтобы никто не заметил мой трусливый побег из Сосновки. А осень здесь гораздо холоднее, подумал я. И небо гораздо ниже. Кажется, до него можно дотянуться рукой. И погрузить руки в мягкие облака. Неужели бывает такое чистое небо? И такие воздушные белые облака. И солнце совсем не напоминает уличные фонари… Я полной грудью вдохнул свежий прохладный воздух. Голова с непривычки слегка пошла кругом. И я покачнулся. Правду я на время решил отсрочить. Нога по-прежнему ныла, и я заметно хромал.

— Прекрасный у нас воздух, не правда ли? — с гордостью сказал доктор Кнутов, заметив, как порозовело мое лицо. — Вы — человек городской, поди, редко бываете на природе.

— Не бываю, — как эхо прозвучал мой уставший голос.

— Позвольте узнать, Ростислав… Как вас по батюшке?