Он делал вид, что шутит. Но я вдруг понял, что он говорит серьезно. Он этого боялся. И возможно, именно поэтому оставил нас наедине. Чтобы в очередной раз убедиться в подлости и друга, и подруги. Он не убедился. Но был в ней уверен.
— Я так и знал! За моей сильной спиной! За моими честными глазами!
— Знаешь, Лютик, — вдруг спокойно и совершенно серьезно сказал я. — Я бросил не только пить. Я еще бросил любить женщин.
— Если бы я это бросил, то повесился. Впрочем, Ростя, ты уже бросался из окна. Теперь я понимаю…
Любаша, полупьяная, с блестящими глазками — то ли звездами, то ли перегоревшими лампочками, мягкая, как кошка, вызывающе расправила зеленый меховой воротничок поверх алого пальто и сладко потянулась.
— О, как хочется спать! Я так устала! А завтра съемки, — последнюю фразу она произнесла с особой утомленностью, как уставшая от бесконечной славы Сара Бернар.
— Иди, милая. — Лютик легонько, по-хозяйски подтолкнул ее к двери. — Такси уже наверняка прибыло.
Лютик осторожно прикрыл за ней дверь.
— Я подлец, ты так считаешь? — Лютик много выпил и наверняка хотел закатить театральную сцену. Возможно, она бы попала в скандальные рубрики утренних газетенок.
— Ну что ты, Лютик! — Я как можно ласковее улыбнулся. — Ты же мой друг. А она — хорошая девушка.
— Стерва! — заключил Лютик, буравя меня щелочками.
— Тебе с ней жить, — я пожал плечами.
— Ты знаешь, Ростя, возможно, этот сериал — мой последний шанс. Мой старт или мой финиш. Я должен его снять. Должен. К тому же я не так молод, ты знаешь. Может, больше в моей жизни ничего уже не будет, так пусть будет она.
— Она будет только тогда, когда у тебя будет что-либо в жизни, — не выдержал я.
— Да, я знаю. Но сегодня… Понимаешь, сегодня все как-то удается. Абсолютно все! И съемки, и друзья, и даже костюмы, которые я могу покупать, не глядя. Все удается. Даже она. Пусть хотя бы на время останется только она, если уже ничего не будет.
— Останется ли, Лютик, останется ли, если ничего не будет. Заведи лучше собаку. Она останется навсегда.
— Уже заводил, — усмехнулся Лютик. — Было дело. Они рано умирают, Ростик, гораздо раньше, чем мы. В общем… Наверное, их гораздо больше жаль, чем все это. И съемки, и друзья… И костюмы… В общем, я решил лучше завести ее, Любашу, и думаю, что прав. А собаку нужно брать, когда есть семья. Вот я и подумал…
Лютик ушел, неслышно прикрыв за собой дверь. И вскоре я услышал звуки резко срывающегося с места автомобиля. И подумал, что он не прав. И дело не в собаке и не в Любаше. Дело в том, что он неправильно понимает счастье. Он его видит только в кино. Иллюзия не может быть счастьем.
После их ухода позвонила Вика. Не сказать, что я забыл о ее существовании, но все же звонок был неожиданным. Вика исчезла из поля зрения надолго, и я старался не думать, что мы с ней состоим в браке и нас ожидает развод. Хотелось, чтобы эти неприятности уладил Ростик, тем более что она была его законной женой. А я вообще никогда не был женат, и опыта в семейных распрях не имел никакого.
— Ну и как ты, Слава? — как всегда чересчур спокойно и уравновешенно спросила она.
Мне нравилась Вика хотя бы потому, что не была способна на скандалы. И в отличие от Любаши и Бины, не кидалась мне на шею.
— Да по-разному, — неопределенно ответил я.
— Я слышала, что дела у тебя идут неплохо. Рада за тебя. Честно, рада. И спокойна. Во всяком случае, ты больше не наделаешь глупостей.
— Не наделаю, Вика. Обещаю, что неприятностей тебе не доставлю.
— Ну, неприятности еще впереди. Для нас обоих. Если развод можно назвать неприятностью.
Развод был некстати. Волокита, бумаги, суд, раздел имущества — то, что я приблизительно знал о разводе.
— Вика, может, стоит еще подождать?
Не могу утверждать точно, но мне показалось, что на другом конце трубки раздался вздох облегчения.
— Ты так считаешь?
— Ну да. У меня столько работы. Эти бесконечные съемки. Я и дома-то почти не бываю.
— Понятно, — вновь резкий и достойный ответ. — И тем не менее я с тобой соглашусь. К тому же меня выбрали в совет директоров банка и времени у меня не больше твоего. Поэтому действительно стоит подождать. Спешка была бы уместна, если бы у тебя или у меня кто-нибудь появился.
Это был тонкий и ненавязчивый вопрос. Спросить прямо Вика в силу своего сильного характера не могла. И я ей честно ответил:
— У меня никто не появился. И я этому безмерно рад.
И вновь мне показалось, что на том конце трубки — вздох облегчения. Не знаю почему, но мне вдруг стало жаль жену Ростика. Хотя эта жалость была неуместной. Я совершенно не знал Вику. Я не целовал ее и не вел под руку в загс. И не прогуливался с ней у моря. И не выслушивал ее нравоучительные нотации. И не видел, насколько она переживает измены мужа… Она была чужой женщиной. И тем не менее я искренне и как можно нежнее сказал после затянувшегося молчания. Сказал как мальчишка, торопливо и стесняясь своих слов:
— А знаешь, я рад, что у тебя тоже никто не появился.
— В любом случае тебя это не касается, — послышался резкий и холодный ответ и такие же резкие и холодные гудки.