Перевёртыш

Я так и не понял, зачем Анисимову надо было затевать эту историю со штаммом, Скорее всего, он действительно привез его в кармане из Свердловска, но, испугавшись реакции со стороны своего бывшего всесильного начальства, по собственной инициативе или по совету Уракова и Тарумова заменил его моим, т. е. из двух зол выбрал меньшее. В общем так и получилось; от выговора еще никто не умирал! Думаю, что подобной развязки они не ожидали, а то бы "просчитали" свои действия лучше. Кстати, Анисимов приехав в Оболенск майором, затем стал полковником ("неэтичное" поведение на его карьере не отразилось). [Недавно Анисимов погиб. Рассказывают, что он полез на столб, чтобы разжиться проводом для своей дачи, и его убило током. Конечно, нехорошо злорадстовать, но как говорит русская пословица, "Бог шельму метит".]

Поскольку факт параллельной работы Заказчика по получению туляремийного микроба с нужными свойствами перестал быть секретом, было принято решение просить Заказчика передать его нам, но переговоры затянулись и мне предложили продолжить работу по получению нового штамма, начатую еще до скандала с Анисимовым. Заказчик передал свой штамм Организации п/я А-1063, когда наша работа подходила уже к концу, однако, априори считая "чужака" лучше нашего штамма, начальство сразу же переправило его на завод, чтобы приготовить препарат для дальнейших испытаний. И тут настал момент моего торжества: выяснилось, что штамм Заказчика плохо растёт на регламентных питательных средах, т. е. он — "не технологичен", а по остальным характеристикам не лучше нашего нового штамма ("Т-14")! Тем не менее, в Организации п/я А-1063 мне намекнули, что даже если это действительно так, то Ураков с Заказчиком попытаются найти в Т-14 новые недостатки и в любом случае разрешения на его применение нам не дадут. Это еще один пример (какой уже по счёту?) того, как все "радели" за дело!

Большое удовлетворение мне доставил еще один факт: Заказчик запросил и получил отклонированный нами ген дифтерийного токсина, того самого, о котором Воробьев когда-то говорил, как о никому не нужном. К сожалению, о результатах соответствующих работ у Заказчика я, как обычно, ничего узнать не смог.

Несмотря на все дрязги, четыре моих сотрудника по итогам Пятилетки получили Правительственные награды. Сообщив об этом, Ураков, добавил "ложку дегтя в бочку с мёдом", сказав, что пока "награждать — то было не за что и поэтому награждение следует рассматривать как аванс". Справедливости ради, здесь уместно отметить, что в числе награжденных должен был бы быть и Ряпис, вклад которого в получение штаммов нельзя не дооценивать. Но, к несчастью, незадолго до этого ему пришлось уехать из Оболенска в связи с тяжелой болезнью, а затем и смертью дочери. Поскольку Ряпис был моим учеником, нелюбовь директора ко мне отразилась и на нём. Воспользовавшись возможностями, которые представлял Режим, Ураков тут же вычеркнул Ряписа изо всех работ. Что касается меня, то по итогам предыдущей пятилетки за "заслуги в деле развития молекулярной биологии и генетики" орденом "Дружба народов" я был награжден в 1981 году (поскольку Указ Президиума Верховного Совета был секретным, точной формулировки я не знаю). Интересный факт: из-за сложных отношений с начальством мне дали один из наименее престижных орденов, а теперь он оказался чуть ли не единственным, который продолжает котироваться! Еще одним парадоксом явилось награждение меня именно орденом "Дружба народов", по статусу выдававшимся за "укрепление мира", чем по роду моей основной деятельности я в общем-то не должен был заниматься!

Закат

Vivere militare est.

Жить — это значит бороться.

(Сенека)

Может быть, я слишком много уделяю внимания особе Уракова, но без этого трудно понять весь ход событий, так как в таком закрытом городке, как Оболенск, от людей, подобных Уракову тогда зависело все (изменилось ли что-либо сейчас, я просто не знаю). Ведь каждый из них был "царь, Бог и воинский начальник". Без них не решался ни один вопрос, будь — то бытовой (квартиры, распределение машин, дачных участков и пр.)), научный, режимный и даже партийный. Пока наверху они кому-нибудь не насолили, а это случалось редко, справиться с ними никто не мог, включая местное партийное начальство. Интересно поэтому, как Ураков решал свои вопросы на партийных собраниях. Поскольку допущенных к секретным делам на них было мало (из 500 с лишним присутствующих примерно десятка три) и среди коммунистов преобладали строители и работяги, все говорилось эзоповским языком, особенно, если речь шла об итогах научной работы. Например, о якобы разработанных новых вакцинах или методах лечения опасных болезней, о чём я уже писал. Поэтому директор всегда имел большой численный перевес. То же было на всяких "партийных активах", общих собраниях коллектива. Споры и скандалы, если и возникали, то в основном по бытовым, чаще квартирным вопросам.