Переводы польских форумов за 2008 г.

(Перевод не совсем точный, потому что речь идёт не о российских землях, а о «русских», т. е. о Западной Украине и Белоруссии, когда-то входивших в состав Польши, — прим. перев.)

Я хотел бы поразмышлять о феномене, почему Польша не создала Русского Землячества. Разве нам не хочется вернуть Восточную Галицию? Я говорю не о каком-то там ревизионизме, а о психологическом состоянии Польского Народа. Спрошу откровенно: «Почему, чёрт побери, мы такая размазня?» Ответ польского дипломата будет прост «Мы слабые, поэтому мы не можем запугивать других, что на танках приедем или газ отключим, вот и…». С «вот и….» начинаются сложности, какое-то невнятное бормотания, из которого ничего не следует. Можно лишь догадываться, что нам следует упасть и сплющиться, чтобы нас никто не заметил и ничего от нас не хотел… Или хотя бы сделать обиженное лицо, потому что нам как раз нагадили в овсянку.

Изучая людей, легко заметить, что сильные личности — не всегда самые умные (и я не имею в виду заторможенных индивидуумов). Часто руководителями становятся люди хитрые, но, прежде всего, личности с сильной психикой. Часто получается так, что упорство, агрессивность или просто блеф — это именно те действия, которые позволяют достичь цели. Игроки в покер знают, что не обязательно иметь хорошие карты, чтобы выиграть. А у меня такое впечатление, что мы в этот покер хотим играть с открытыми картами, и не желаем заменить покер, например, шахматами, хотя там, при том, что расстановка сил и известна, можно выиграть, даже имея меньше фигур, благодаря интеллекту.

Как народ мы — невнятные, безответные. Не знаю, насколько сильно повлияли на это мицкевичевская мартирология или сенкевичевское «подкрепление сердец». История — это не батончик или сахар, чтобы подкреплять. История (vitae magistra) нужна затем, чтобы делать выводы.

Мы великолепны, потому что победили под Кирхольмом? «Мы слабые», — говорит дипломат. «Мы великолепны», — говорит поэт. К чёрту — такого двоемыслия даже Оруэлл бы не придумал! «Мы великолепные размазни», — говорю я («то есть великодушные, потому что великодушно позволяем размазывать себя»). Симптомы кастрации видны даже в гимне (вроде бы национальном). «Дал пример нам Бонапарте, как должны мы побеждать». Нам давать пример? Победителям из-под Вены? Этому Наполеону курей ссать водить, как говаривал Маршал (Пилсудский — прим. перев.), а не поляков учить побеждать. Кстати, много ли сами-то французы напобеждали? Как не стало поляков, тараканы — enschuldigen Sie, bitte — пруссаки сразу пнули под зад французов. (Сам гимн, похоже, был всего лишь подлизыванием 20-х годов, когда Франция видела в нас братскую республику).

Но полякам, кажется, нравится, когда их поучают, потому что Европа поучает нас в вопросах толерантности, хотя это мы были когда-то самым толерантным народом Европы, и это у нас можно толерантности учиться, как у страны многонациональной и поликультурной. Польшу упрекают в национализме, причём национализм — это не польское изобретение, впрочем, Польши даже и не было, когда возник национализм в Европе. Но, как говорится, «отсутствующие всегда не правы». Нас учить демократии, когда это мы демократически выбирали себе короля? Что, конечно, было не слишком умно, потому что вся Европа потешалась во время каждых выборов, вот, мол, поляки какие европейские, что им можно всучить европейского правителя без династических гарантий.

Победители — проигравшие, толерантные — нетерпимые, национализм — ненационализм. Оруэлловское двоемыслие или всё-таки барочный принцип антиномии, который нам после сарматов XVI века остался? («enschuldigen Sie, bitte» — это, конечно, была провокация, потому что не мы должны извиняться или просить прощения!).

С Бонапарте, однако, можно брать пример в другой области. Он назвал Германию Рейнским Союзом, как нас когда-то русские окрестили Привислинским Краем. Правда, назвать союзом то, что было совершенно развязано, это было семантическое злоупотребление, а, может быть, даже заронило в пару немецких голов идею, что неплохо бы этот либеральный и самоуправляющийся беспорядок связать сначала хотя бы в таможенную унию, а потом и в державу. (Кстати, насколько были нелиберальны пошлины, насколько либерально мыто — справедливая плата за проезд, никто, наверное, уже не помнит). Рейнский Союз в те времена был названием крайне неудачным, но сейчас — как нельзя более подходит.

Это интересный вопрос — почему поляки не ревизионисты? Речь идёт не только о ревизии границ, а прежде всего о ревизии мышления — почему мы всё принимаем за чистую монету? Почему мы позволяем убедить себя., что мы слабые и чего-то не можем? Почему мы говорим лишь о Кладбище Орлят, а не обо всём Львове или всей Восточной Галиции?