Перевозбуждение примитивной личности

— Представь себе, все там же, на Масловке, но сейчас там, кажется, собираются все сносить, наш брат художник артачится, но боюсь, это бесполезно. Но я теперь редко работаю там, иногда, для души, так сказать… Да и вообще, мастерскую лучше иметь подальше от дома… — Он как-то игриво мне подмигнул.

— Господи, ты еще не угомонился? Бегаешь на сторону?

— Ну не то чтобы, но чего в жизни не случается!

— Ты грандиозный тип! — засмеялась я. — А как же Ариша?

— О, Ариша — святое, а это так, мелкие шалости стареющего организма, не более того… Для бодрости духа, так сказать! Но к черту это все, расскажи о себе. Как твоя археология?

— Нормально.

Возникла довольно тягостная пауза.

— А как бабушка?

— Ну, для своего возраста просто невероятно! Ей ведь восемьдесят восемь, месяц назад закончила книгу о Малере, сама переводит ее на немецкий, поскольку издатель нашелся в Германии, следит за собой, машину водит, словом, у тебя роскошные гены.

— Кто знает, может, маминых генов во мне больше…

— Прости, прости!

— А как бабушка с Ариной?

— Сказать по правде — не очень. Ее немного примирило с ней то, что сына назвали в честь папы Денисом. В нем она души не чает.

— Но у меня же есть еще сестра…

— Да, Нелли красавица, умница, прекрасно учится, но мы крайне редко видимся. Динь-Динь, как же хорошо, что ты объявилась… — Похоже, говорить о дочери ему не хотелось. — Ну расскажи о себе, как, что, где…

— Да я не знаю, что, собственно, рассказывать…

— У меня есть внуки?

— Увы! Или, наоборот, к счастью?

— Жаль…

— Зачем тебе внуки, у тебя вон сын маленький, и, может, не последний еще…

— Одно другому не мешает. У тебя вполне мог бы быть взрослый сын, а у меня взрослый внук, на таком фоне маленький сын смотрелся бы еще эффектней… — рассмеялся он. — Но ничего не попишешь, а что с работой?

— Преподаю в Маастрихте, ты уже спрашивал.

— Прости, но ты же, кажется, жила в Амстердаме?

— А теперь живу в маленьком городишке Маасмехелен.

— С кем живешь?

— Одна, с двумя котами и собакой. Только не надо меня жалеть, я вполне довольна жизнью, поверь мне.

— Немножко зная тебя, я верю.

Мне казалось, что он все порывается о чем-то спросить меня, но словно бы не решается, неужели и до него дошли слухи о новоявленной Локусте?

— Скажи, Динь-Динь, а отчего умер твой муж? — осторожно осведомился он.

— Ты хочешь спросить, правда ли, что я его отравила?

— Помилуй бог, что ты говоришь! — воскликнул он, но при этом покраснел.

— Нет, ты именно это хотел бы знать! Так вот, чтобы ты не боялся, что я подсыплю яду тебе или твоим домочадцам, и спокойно ел свой обед, довожу до твоего сведения, что Питер умер от редкой тропической болезни, а все слухи обо мне распространяют злобные, завистливые бабы, которые не смогли мне простить, что я вышла за богатого…

Твое любопытство удовлетворено?

— Господи, почему ты так кричишь? — испугался он.

— Потому что эта история уже стоит мне поперек горла, потому что я не ожидала, что мой родной отец, каким бы плохим отцом он ни был, способен поверить в эту гнусную чушь! Мало того что эта вонь распространилась чуть не на всю Голландию, так она еще и здесь имеет хождение! А ты не подумал, когда услышал эту галиматью, что я, может быть, нуждаюсь в поддержке?

— Почему ты кричишь? — шепотом повторил он.

— Потому что я больше не могу! Я устала оправдываться в том, чего не совершала! Я любила Питера, его смерть была для меня и без того страшным ударом, а тут еще это… И ведь через сутки уже стало ясно, что я тут ни при чем… Так нет… Тебе-то кто напел эту мерзость?

— Арише сказала ее подруга, у которой сестра живет в Амстердаме…

Я не плакала уже очень давно, а сейчас меня душили слезы, но я собрала все душевные силы, чтобы не дать им воли, а потому замолчала. Не надо было сюда приходить, не надо было оживлять все это… Он знал, что у меня умер муж, более того, через третьи, пусть даже четвертые руки он мог меня найти с легкостью, мог сам убедиться в том, что я не убийца… Но не пошевелил и пальцем… Так зачем я здесь?

— Юра, Дина, обед на столе! — заглянула в комнату Ариша.

— Пошли, Динь-Динь… — обрадовался отец. Он, видимо, что-то понял и опять растерялся. Мне больше всего хотелось встать и уйти, но я взяла себя в руки. Вытерплю этот обед, повидаюсь с бабкой, и хватит. У меня есть Мура, Майка, Тося Бах, наконец, Рыжий…

Отец протянул мне руку, поднял из кресла, поцеловал в щеку и прошептал:

— Не сердись, Динь-Динь. На сердитых воду возят.

Он все такой же… Баловень жизни и женщин.

Он не любит трагедий, так зачем ему было лезть в самую гущу трагедии, когда это так далеко, дочь взрослая, сама справится… Я и справилась, так в чем дело? Больше двадцати лет назад я стала для него отрезанным ломтем и ни одной секунды на него не рассчитывала, так почему же такая обида нахлынула?

Ариша встревоженно посматривала то на мужа, то на меня.

— Дина, я не знаю, что вы любите.

— Я в еде неприхотлива, спасибо.

— Я спрашивала Юру, а он помнит только, что в детстве вы любили сосиски. Но не подавать же сосиски, в самом деле!