Перевозбуждение примитивной личности

Моя бабка требовала, чтобы я звала ее по имени, слово «бабушка» приводило ее в ярость, но, поскольку волосы у нее и тогда были седые, а она еще их слегка подсинивала, я называла ее Мальвиной.

— Ты не голодна, Дина?

— Нет, что ты, мы же после обеда…

— Хорошо, пойдем ко мне наверх, поговорим по душам.

Говорить по душам в ее кабинете не хотелось.

Она сидела в своем ампирном кресле, совсем как тогда, когда в последний раз напутствовала меня перед отъездом за границу; «Динуша, пойми, перед тобой открывается мир! Ты сможешь путешествовать, жить, где вздумается, к тебе там будут относиться с должным уважением, а не сочувственно или презрительно, как относятся к нам, когда удается вырваться за пределы нашей тюрьмы. Ты не можешь себе представить, как унизительно выезжать за границу либо вместе с целым стадом, либо под чьим-то присмотром, но всегда без копейки…

Помню, кто-то рассказывал, как покойный Дмитрий Дмитриевич Шостакович, величайший композитор нашего времени, будучи в Вене, попал на какой-то вечер, где все что-то давали на благотворительные цели, а у него в кармане не было ни гроша, и он вынужден был снять с себя часы и бросить в общий котел! Чудовищно! Правда, говорили, он устроил потом грандиозный скандал, не то в посольстве, не то в Министерстве культуры. И это Шостакович! Они, вероятно, хотят, чтобы мы чувствовали себя за границей максимально плохо… А ты сможешь жить как белый человек!» Разумеется, она во всем была права, только я не хотела понимать…

Мне казалось, что я им просто в тягость — дурацкие юношеские комплексы, максимализм, путаница в башке. Они советовали, подвигали, нашептывали — мне во благо, а я обиделась. Обиделась на десятки лет. Наверное, это плохо, но каяться тоже не хотелось… Они ведь смирились с тем, что я обиделась. От всех этих мыслей и чувств заболела голова.

— Знаешь, когда я представляла себе, какой ты будешь в зрелые годы, я видела какую-то другую женщину. Более русскую обликом, что ли…

А ты иностранка. Не будь ты моей внучкой, увидев тебя на улице, я бы сразу сказала — это иностранка.

— Я и есть иностранка, никуда не денешься…

Двадцать три года, большая часть жизни.

— Вот и хорошо! Тебе, вероятно, кажется, что мы тут все преуспеваем, Москва стала элегантным городом… Но, во-первых, Москва — это не вся Россия, а во-вторых, видела бы ты, что было в конце восьмидесятых — начале девяностых… Разруха, ужас, крысы на улицах толкучки у станций метро, прилавки пустые, талоны на все… А сколько народу не вынесло этой ломки, сколько спилось, впало в нищету, потеряло даже те крохи, что удалось скопить за долгую жизнь. А ты спокойно жила в Европе. Допускаю, у тебя были жизненные драмы, а у кого их нет?

— Мальвина, зачем ты произносишь этот монолог?

Она немного смутилась:

— Знаешь, твое появление застало меня врасплох…

— Я хотела тебя предупредить, но папа…

— Твой отец обожает подобные сюрпризы! Ну, бог с ним, его уж не переделаешь. А как тебе его мадам?

— Не разобралась, но с виду вполне…

— А у тебя есть дети, муж?

— Нет, ни детей, ни мужа. Он умер, но не потому, что я его отравила.

— Да, такой слушок прошел, — хмыкнула Мальвина. — Но я ни на секунду не поверила.

— Спасибо за доверие.

— К чему эта ирония?

— Да нет, все нормально. Ты мне лучше вот что скажи… У тебя ведь есть еще одна внучка…

Мальвина порозовела.

— Да, Нелли… Фантастически красивая девочка!

Хочешь с ней познакомиться?

— Хочу!

— Я дам тебе ее телефон.

— Телефон? — удивилась я. — Она что, у вас не бывает?

— Нет, знаешь ли… Она затаила обиду… Ее мать так настраивает.

— Если мне не изменяет память, ты в ее матери души не чаяла.

— О, люди так неблагодарны… Наташа из милой девочки превратилась в злобную хищницу, которая только и ждет, что мы с Юрой умрем, и ей достанется половина наследства… Но в таком случае ей придется отравить Аришу, ох, извини…

— Нет-нет, ничего, я привыкла уже… Так зачем ей травить Аришу?

— Ну, потому что по закону жена, кажется, наследует две трети, а оставшуюся треть делят между детьми. Но она не дождется, Юра составил завещание…

— Послушай, Мальвина, я не хочу все это знать, меня это ни в какой мере не касается, тем более что, насколько я понимаю, меня уже тут в списке детей не числят. Но не волнуйся, мне ничего не надо! С меня вполне хватит того, что у меня есть, а разговоры о таких вещах вызывают аллергию, уж не обессудь.

— Да-да, ты совершенно права, просто я очень любила Нелли, а она не желает и слышать о нас…

Я хотела спросить, не кажется ли ей странным, что вот и вторая внучка не хочет слышать о них, но не стала. Зачем, она ведь такая старая… Вблизи видно, какие у нее старческие руки в коричневых пятнах и сколько уж ей осталось…

— Динуша, ты вот сказала, что тебя не числят в списке детей… Ты на что-то рассчитывала?

— Побойся Бога, мне абсолютно ничего не нужно от вас, но я ведь существую, а вы сначала выкинули меня де-факто, а потом и де-юре… Это немного обидно, но пусть это будет моим самым большим огорчением в жизни. Живите спокойно. Мне ничего, повторяю, ничего не нужно.