Периферия, или провинциальный русско-калмыцкий роман

Ворожейкин изъяснялся витиевато, старорежимно и пафосно, но Олег решил, что это свойство его специфической профессии. Дискомфорта от преувеличенных комплиментов Зеленский не испытывал; общее скверное состояние не позволило ему адекватно реагировать на неумеренно бурный восторг лечащего врача при визите, в общем-то, заурядного пациента, говорить о каком-то «величии» или общественной значимости которого можно было только при наличии симптомов, сильно смахивающих на шизофрению. Зеленский подрагивающими пальцами вытащил сигарету из полусмятой пачки и закурил с наслаждением. Сквозь броню линз очков маленькие глазки психиатра внимательно изучали пациента:

- У нас с вами, Олег Николаевич, еще будет немало времени, чтобы побеседовать всласть, так сказать, об изящной словесности, к которой я питаю слабость необъяснимую. А сейчас позвольте мне приступить к своим профессиональным обязанностям?

Надеюсь, что после случившегося вы не будете пить больше?

- Больше – не буду, меньше – нет, - ответил Олег.

Ворожейкин с каким-то отчаянием даже всплеснул короткими ручками:

- Не время сейчас каламбурить, не время! «Delirium tremens», то есть, белая горячка – это серьезное предупреждение.

Он с таким значительным выражением произнес - “Delirium tremens”, что Олег сразу невольно проникся к нему уважением и доверием.

- И в чем же смысл предупреждения? - осмелился спросить оробевший Зеленский.

- Это значит, что каждый следующий запой будет заканчиваться у вас алкогольным делирием, то есть психозом с галлюцинациями. А печальный финал – алкогольная энцефалопатия! - тоном учителя, растолковывающему нерадивому ученику прописные истины, проговорил Ворожейкин.

- А что означает эта хреновина? Извините, доктор, термина не запомнил.

- Не буду утомлять вас, дорогой, научными формулировками, но по-простому – это деменция, слабоумие. Я был бы крайне удручен, Олег Николаевич, если бы это с вами случилось! Вы еще способны одарить человечество (при словах «одарить» и «человечество» у Олега сразу заболел коренной зуб и произошел неприятный спазм кишечника) своими незаурядными произведениями! И я надеюсь насладиться еще не одной вашей книгой, - тараторил словоохотливый врач. - А то еще есть Корсаковский психоз – полный распад личности. Разве вам это надо, Олег Николаевич? Безусловно, не надо!

Доктор явно не врал и не пугал по долгу службы. Перспектива существовать с высушенными мозгами и слюной в углу рта совсем не привлекла Олега. Ему это было не надо.

Дружелюбный Ворожейкин решил напоить своего пациента хорошим чаем; тот тепловатый раствор-бурда, который подавали в столовой, чаем можно было назвать, лишь имея сильное воображение. Хлопоча в глубине захламленного бумагами и книгами кабинета, позвякивая чайными принадлежностями, врач подавал периодически голос:

- Давно пьете, уважаемый Олег Николаевич?

- Со студенческой скамьи приобщился, но плотно взял стакан в руки лет в тридцать-тридцать пять, - честно признался Зеленский.

- Судьба нашего поколения эпохи «застоя, - прокомментировал психиатр. Но тут же поправил себя, - ну, не всего поколения, конечно, но – многих, очень многих достойных!

Олегу, скорее всего, показалось, что после этой фразы врача он услышал глубокий вздох.

- А отчего пить изволите, дражайший? - полюбопытствовал доктор.

- Тоска! - просто ответил Олег.

Ворожейкин изумленно выскочил из глубины кабинета:

- Как это мудро! Как правдиво! А то болтают про неразделенную любовь, про преследования на службе и прочую ерунду. Тоска – вот причина бед наших! Умничающих людей много, умных – мало! Я заочно по вашим книгам справедливо считал вас тонко чувствующим человеком, а теперь, познакомившись лично, проникся к вам симпатией необыкновенной!

Олег добавил:

- А запоями стал пить лет десять назад. Это – мой бич! Сил хватает максимум на две недели, потом я – труп!

- Избавим мы от этого вас, Олег Николаевич, избавим! У меня имеется собственная секретная методика лечения дипсомании, не одобряемая моими коллегами-консерваторами, но ради вас я готов рискнуть своей репутацией и применить ее на практике, - самоотверженно предложил Ворожейкин.

- Стоит ли уж так рисковать, доктор? - осторожно возразил Зеленский, думая, прежде всего, не о жертве, на которую готов был пойти его лечащий врач, а о том, что «секретная» методика, похоже, сырая и необкатанная, а то и вовсе запрещенная, и результат ее применения, скорее всего, непредсказуем.

- Стоит, стоит! Ради вас, стоит, уважаемый Олег Николаевич, чтобы для потомков вы смогли оставить еще немало блестящих и поучительных книг! - не без патетики воскликнул врач, не оставляя Олегу никаких шансов воспользоваться пусть и неэффективным, но более традиционным способом.

Тут как раз подоспел чай. В деле приготовления настоящего хорошего чая Михаил Иванович Ворожейкин оказался мастаком, каких поискать. Это была не слабо окрашенная желтоватая жидкость - моча молодого здорового поросенка, а истинный «купец», насыщенный, густой, терпкий, ласкающий небо и заставляющий сердце биться ровно и уверенно, располагающий к длительной дружеской беседе.