Перикл

— Я желал показать, что в нашей борьбе мы защищаем нечто большее, чем люди, лишённые подобного достояния, и, воздавая в этой речи хвалу деяниям павших, привести наглядные подтверждения их героизма. Итак, самое главное в моей хвалебной речи уже сказано. Ведь всем тем, что я прославил здесь, наш город обязан доблестным подвигам этих людей и героев, подобных им. Во всей Элладе, пожалуй, немного найдётся людей, слава которых в такой же мере соответствовала их деяниям. Полагаю, что постигшая этих воинов участь является первым признаком и последним утверждением доблести человека, как славное завершение его жизни. — «Мне бы тоже погибнуть в бою, а не умирать дряхлым стариком в постели под причитания женщин», — подумал Перикл, сделав паузу, чтобы набрать в лёгкие воздуху. — Ведь даже тем людям, кто ранее не выполнял своего долга, по справедливости можно найти оправдание в их доблестной борьбе за родину. Действительно, загладив зло добром, они принесли этим больше пользы городу, чем причинили вреда ранее своим образом жизни. А эти герои не утратили мужества, презрели наслаждение богатством или надежду разбогатеть когда-либо и не отступили и перед опасностью. Отмщение врагу они поставили выше всего, считая величайшим благом положить жизнь за родину. Перед лицом величайшей опасности они пожелали дать отпор врагам, пренебрегая всем остальным, и в чаянии победы положиться на свои собственные силы. Признав более благородным вступить в борьбу насмерть, чем уступить, спасая жизнь, они избежали упрёков в трусости, и решающий момент расставания с жизнью был для них и концом страха, и началом посмертной славы.

Затем Перикл сказал о живых, о том, что им надлежит молить богов о более счастливой участи, а в отношении врагов вести себя не менее доблестно, чем павшие.

— Отдавая жизнь за родину, герои обрели себе непреходящую славу и самую почётную гробницу не только здесь, где они погребены, но и повсюду, где есть повод вечно прославлять их хвалебным словом или славными подвигами. — Далее Перикл произнёс фразу, которая целиком принадлежала ему и которой он гордился: — Ведь гробница доблестным — вся земля! — Ему даже показалось, что после этих его слов кто-то, забыв, что находится на кладбище, а не на Пниксе, захлопал в ладоши. Но, скорее всего, это лишь ветер громко зашуршал в жёстких листьях орешника. — Не только в родной земле надписями на надгробных стелах запечатлёна память об их славе, — пояснил он свою мысль, — но и на чужбине также сохраняются в живой памяти людей если не сами подвиги, то их мужество. Подобных людей примите ныне за образец, считайте за счастье свободу, а за свободу — мужество и смотрите смело в лицо военным опасностям. — «Эту фразу, — подумал Перикл, — уместно будет произнести перед смертью, если доведётся пасть в бою».

Потом он обратился к матерям и жёнам погибших:

   — Как трудно мне утешить вас в утрате детей и мужей, о чём вы снова и снова будете вспоминать при виде счастья других, которым вы некогда наслаждались. Счастье неизведанное не приносит скорби, но горе потерять счастье, к которому привыкнешь. Те из вас, кому возраст ещё позволяет иметь других детей, пусть утешатся этой надеждой. Новые дети станут родителям утешением, а город наш получит от этого двойную пользу: не оскудеет число граждан и сохранится безопасность. Вы же, престарелые, радуйтесь, что большую часть своей жизни вы были счастливы и скоро ваши дни окончатся: да послужит вам утешением впредь слава ваших сынов. Вдовам же скажу: наивысшей похвалой для вас будет, если вы не потеряете присущей вам женственной природы как супруги и гражданки; и та женщина заслуживает величайшего уважения, о которой меньше всего говорят среди мужчин в порицание или в похвалу.

Все почувствовали, что он уже заканчивает речь, задвигались, женщины стали о чём-то перешёптываться, некоторые, держа в руках цветы, стали потихоньку обходить могилу, приближаясь к помосту, где стоял Перикл.

   — Итак, подобно своим предшественникам, — вздохнул Перикл с некоторым облегчением, — я, по обычаю, высказал в своей речи то, что считал необходимым сказать в честь погибших героев. Отчасти мы уже воздали павшим почести погребения, а наш город возьмёт на себя содержание их детей до поры возмужалости — это высокая награда, подобная венку, пожалованному осиротевшим детям героев за столь великие подвиги. Ведь в городе, где за военную доблесть положена величайшая награда, там и граждане самые доблестные. А теперь, оплакав должным образом своих близких, расходитесь, — закончил Перикл и стал спускаться с помоста. Но ему не сразу дали сделать это — подошедшие женщины, стоя у ступенек, по которым он спускался, забросали его, и помост, и ступени букетами цветов. Они благодарили его за эпитафий.

С кладбища все возвращались в город пешком. Только у Дипилонских ворот Перикл увидел в толпе жену, приблизился к ней и, взяв за руку, спросил:

   — Ты не устала?

   — Нет, — ответила Аспасия. — Всё было хорошо: и похороны, и речь, и цветы. Я видела Фукидида. Он скрежетал зубами, когда женщины благодарили тебя.