Перикл

   — Говорят, ты много участвуешь в делах мужа: даёшь ему советы, пишешь речи и даже законы, теперь вот зачастила на Акрополь к Фидию.

   — И что? — спросила Аспасия.

   — А то, что однажды тебя смогут осудить за грехи мужа. Заметь: всех вождей рано или поздно изгоняют из Афин, потому что всегда находится новый, который пообещает народу больше благ, чем предыдущий. Так было с Фемистоклом, так было с Кимоном, так может случиться с Периклом. Опасайся. Не вмешивайся в дела мужа. Тут есть ещё одна опасность: тебя могут осудить прежде, чем мужа. Ты у всех на виду. Это так заманчиво: сделать подножку Периклу, осудив его жену. Думаю, что Фукидид только и мечтает об этом.

   — Напрасные страхи, — ответила Аспасия. — Мне очень нравится быть Периклу не только женой, но и помощницей. Иногда мне даже кажется, что второе, быть помощницей, мне нравится больше, чем быть только женой. Будь я мужчиной, я тоже стала бы стратегом, оратором и вождём. Это так здорово — управлять государством, а не только десятком своих слуг.

   — Смотри, я тебя предупредила, — сказала Феодота. — А по мне, так лучше всего оставаться всю жизнь любимой женщиной. Никто не требует от нас большего — ни люди, ни боги. Это так хорошо. Вот поедем в Элевсин просить Артемиду.

Как только солнце закатилось за гору, Аспасия распрощалась с Феодотой и заторопилась домой — не только потому, что не любила ходить по городу в темноте, при свете коптящего факела, но больше всего потому, что хотела дождаться возвращения мужа домой, чтобы обрадовался, увидев её, вышедшую ему навстречу, и поцеловал. Нет ничего слаще поцелуя с любимым после разлуки, пусть и короткой.

Перикл пришёл с удручающей вестью — некто Зенодот, судовладелец из Пирея, выставил в портике архонта-царя жалобу на Акансагора, обвинив его в нечестии и измене.

   — Зенодот написал, что Анаксагор богохульствует, заявляя, будто божественное Солнце — всего лишь раскалённый камень или раскалённый кусок железа и что свет Солнца — только от этого огня. Далее он написал, что, по учению Анаксагора, Луна — тоже камень, оторванный от Земли, что она источает не божественный свет, а лишь отражённый свет Солнца, что на Луне есть равнины и горы и что там живут люди, а затмение Луны бывает оттого, что Земля загораживает свет Солнца, падающий на Луну, наводит на Луну свою тень, что затмение — никакое не знамение или предсказание бед, а простая штука, которую легко устроить с другими предметами на земле для разъяснения.

   — А в чём его измена? — спросила встревоженная Аспасия.

   — В том, что он родом из Ионии, из Клазомен, что был там близок с персами и послан сюда как персидский осведомитель о наших делах, приставлен ко мне и всё от меня знает и сообщает персам, будто бы даже перехвачено его послание к персам, в котором он предупреждает их о том, что Кимон идёт с флотом на Кипр, будто это может подтвердить капитан какого-то судна... Ложь всё это! — тяжело вздохнул Перикл. — Но по такому обвинению афиняне могут приговорить Анаксагора к смерти. Анаксагор уже знает о жалобе Зенодота, я был у него. Лежит, укрывшись плащом, и говорит, что хочет умереть от обиды, потому что всю жизнь просвещал афинян, а они его хотят погубить.

   — И что теперь делать? — спросила Аспасия. — Нельзя ли упросить этого Зенодота, чтобы он взял свою жалобу обратно?

   — Нет. По закону — нет. Раз уж она выставлена в портике архонта-царя, значит, по ней непременно состоится суд.

   — Но почему Зенодот? Кто он?

   — Он сделал это по наущению Фукидида.

   — Значит, это и против тебя?

   — Значит, и против меня. Анаксагор — мой учитель, а каков учитель, таков и ученик, за что осуждён учитель, за то следует осудить и его прилежного ученика — за те же мысли, за те же воззрения.

   — Анаксагор не сможет защититься?

   — Он подавлен, обижен, силы покидают его, он хочет умереть до суда.

   — Нельзя ли ему уехать из Афин до суда, бежать?

   — Прослыть трусом — хуже смерти. Ты это знаешь.

   — Да. Надо убедить Анаксагора, что следует защищаться, отмести жалобу Зенодота как ложную и злонамеренную.

   — Не всё в этой жалобе ложь. О Солнце, о Луне — всё правда. Об этом написано в сочинениях Анаксагора. Афиняне не хотят знать правду о небесных светилах, небо и светила — обиталище богов, а не вращающиеся под куполом горящие камни. Этого они Анаксагору не простят.

   — А обвинения в измене тоже нельзя опровергнуть?

   — Можно. Но достаточно одного богохульства, чтобы осудить Анаксагора на смерть или на изгнание из Афин. И тем показать, что смерть или изгнание заслужил также я.

   — Фукидид так много вредит тебе, что пора и его предать суду.

   — Да. Но не теперь. Только после суда над Анаксагором.

   — Ты должен выступить против Фукидида. Я его ненавижу.

   — Хорошо, — согласился Перикл.

   — И постарайся убедить Анаксагора, что надо защищаться. Я пойду к нему утром, тоже поговорю об этом.

   — Я хотел тебя об этом просить.

   — И позову Протагора. И Сократа. Надо составить для него защитительную речь.

   — Да. — Перикл обнял Аспасию. — Сделай это. У тебя всё получится.