Перо и крест

Муками и злыми томлениями осудили И воинов множество на мя вооружили. Велика была гнева их волна, Я обличитель был ереси их издавна И хотел нечто оставить народу, Христианскому священному роду… Простер руку мою на спасение, На еретическое известное потребление, И вместо чернил были мне слезы, Ибо закован был того ради в железы. В темницах пробыл много, Время там был долго*.

* Напомню, что в трудных для понимания местах цитаты мной адаптированы. - А. Б.

Между тем стихотворец не был преступником:

Я избегал неправедного золота

Как скверного поганого болота.

Скрывался от крамольной злости,

Не простер ей на писание трости.

В полконачалии не показал спины врагам,

Не сотворил обмана своим друзьям.

Время печально было когда -

Уповал на Сердцевидца всегда.

Но было в Хворостинине нечто, обрекавшее его на мучения:

Не привык с неучеными играть,

Ни привычек и нрава их стяжать.

Бедою многой изнемог,

И никто мне не помог,

Только один Бог,

А не народ мног.

Писал на еретиков много слогов,

За то принял много болезненных налогов.

Писанием моим многие обличились,

А на меня как еретика ополчились.

Отрывая меня от Святого писания -

То было мне от них воздаяния!

Как еретика меня осудили

И злость свою на мя вооружили.

Смотрите на наши злые нравы

И будьте душами своими здравы!

Злая ирония последнего двустишия предшествует более конкретному обвинению поэта в адрес судей, которые, по его словам, подговорили клеветать на него холопов, обещая им волю. Измена домашних холопов, наглость, с которой они оговаривали своего хозяина, возмутила князя Ивана Андреевича едва ли не больше, чем само осуждение. Люди, которым доверял стихотворец, по его словам, „разрушили души моей палаты", „осквернили проклятьем порог души". „Дивно о тех, которые им верят!" - восклицает поэт в последней строке сочинения.

Как видим, хоть Хворостинин и призывал возлюбить врагов, сам не мог удержаться в непротивлении злу. Он еще в предисловии „К читателю" внятно объясняет, кто такие его судьи и за что они обрушились на него, он сам судит высокий церковный суд и выносит ему краткий приговор: „невежды", причем злые невежды. Посмотрим, как пишет Иван Андреевич о своей жизни.

„Я, возлюбленные, желатель был любомудрых трудов издавна, многое учение прошел со старанием более сверстников моих в роде моем… того ради и беды принимая многие… На войне командовал, в полках воеводствовал, с врагами боролся. Что реку или что возглаголю? Какой не принял беды?! Но по апостола Павла словам: „беды от родственных, беды в городах", беды в наследиях, многие скорби от владык, еще большие от властей, также и от церковников неученых, зря поставленных. Как камень была утроба моя, железа крепче сердце мое, не веселило меня вино, не услаждали яства. Всякое пьянство было противно моему нраву, но видя нечестивых, истаяло сердце мое, пьянством исполненное.

Говорили со мной языком, который не принимает свойство мое, чуждо было золото и серебро желанию моему. Я не совращался с царского пути, владыкам был верен во многом и в малом, не уклонялся от них ни вправо, ни влево, не колебался в служении им и врагов их не возвеселил своей службой (довольно прозрачный намек на церковное и светское начальство, многократно менявшее позиции в Смуту)… Не умел, как некоторые, никому льстить, поэтому никому не угоден был, ибо не умел ковать ковы на братию свою православных христиан. Не прельстили меня честь и слава, не совратили меня к веселию, не хотел лишнего золота и серебра и не давал в рост серебро мое, не понуждал слуг своих мучительством жить и покушаться на чужие имения.

И что еще, безумный, скажу? Напоследок должен беды свои и сетования рассказать… Коего злого гонения не претерпел, коих напастей не испытал, коего зла не возвели на меня, коего ложного еретичества и ложных изменных малодушеств не приписали мне! Но, все это безвинно претерпевая, хотел когда нечто понять и написать от греческих и римских рукописей, когда (в сочинениях) полезное предложить. И было мне это запрещено, судим был от неученых невежд, объявлен еретиком. Странен я был в этой стране благодушных, обречен на поношение и стыд.