Перо и крест

Еще ранее, при чтении греческих правил, Никон заявил, что „те правила не апостольские, и не вселенских соборов, и не поместных соборов, и он, Никон, тех правил не приемлет и не слушает". „Те правила приняла святая апостольская церковь", - стал уверять никонианин своего учителя, но Никон огорошил его заявлением, которое мог бы сделать Аввакум: „Тех правил в русской Кормчей книге нет, а греческие правила не прямые, те правила патриархи от себя учинили, а не из правил. После вселенских соборов - все враки, а печатали те правила еретики!" Можно было бы подумать, что это сказано в запальчивости, но и в другой раз Никон буквально повторил свое отрицание благочестивости греческой книжности, причем теми же словами, которыми пользовались староверы [9].

Со своей стороны Аввакум, столь яростно проклинавший и столь ярко живописавший зверства никониан, не раз показывал в своих сочинениях, как вел бы себя, окажись лидер староверов на месте Никона-мучителя. Так, он с нескрываемым восторгом пишет о библейском Мелхиседеке, коий „моляшеся господу Богу небесному с воплем крепким, да пожрет земля отца его, и матерь, и брата, и всех… Бог же с небесе услышав его молитву, повеле расступиться земле и пожре их, и грады, и царство все. Оста един Мелхиседек", и этого Мелхиседека Аввакум уподобляет Христу! Не правда ли, это плохо сочетается с новозаветной проповедью Аввакума: „Еже есть хощеши помилован бы-ти - сам такожде милуй; хощеши почтен быти - почитай; хощеши ясти - иных корми; хощеши взяти - иному давай" и т. п.?

Впрочем, призыв любви к ближнему „огнепальный" протопоп временами откровенно толкует в духе патриарха Филарета: „Рассуждай глагол Христов: своего врага люби, а не Божия, сиречь еретика и наветника душевного уклоняйся и ненавиди… С еретиком какой мир? Бранися с ним и до смерти…" Некоторые тексты Нового завета Аввакум, похоже, просто не принимал. Он передает, например, притчу из Евангелия от Луки о нищем Лазаре, попавшем в рай, и богаче, угодившем в ад. Молитва богача к Аврааму была отвергнута праотцем, но Аввакума не устроила беззлобная форма отказа. „Каков сам был милостив?! - пишет он, обращаясь к мучающемуся богачу. - Вот твоему празднеству отдание! Любил вино и мед пить, и жареные лебеди, и гуси, и рафленые куры: вот тебе в то место жару в горло, губитель души своей окаянной! Я не Авраам - не стану (тебя) чадом звать: собака ты! За что Христа не слушал, нищих не миловал? Полно-тко милостивая душа Авраам от миленькой - чадом зовет, да разговаривает, бутто с добрым человеком. Плюнул бы ему в рожу ту и в брюхо то толстое пнул бы ногою!"

Частые покаяния Аввакума не мешали ему письменно обосновывать насилие как законную форму борьбы за благочестие. „Да что-су вы, добрые люди, - обращался он к своим почитателям, - говорите: „Бать-ко-де сердито делает". У Николы тово (Чудотворца) и не мое смирение было, да не мог претерпеть: единаго Ария, собаку, по зубам брязгнул. Ревнив был миленькой покойник. Не мог претерпеть хулы на святую Троицу. Собором стащили с него и чин весь: „Непра-вильно-де творишь, архиепископ". Да ему даром дали пестрыя те ризы Христос да Богородица. И опять ево нарядили, а он себе никово не бояся… За что-то меня в те поры не было! Никола бы вора по щоке, а я бы по другой, блядина сына". Также в рассказе об Адаме и Еве Аввакум призывает провинившихся „перед Богом" „кнутом бить, да впредь не воруют!"

Последователи не случайно жаловались на суровость Аввакума. Он сам писал о себе с раскаянием: „Да и всегда таки я, окаянной, сердит, дратца лихой. Горе мне за сие!" Но это касалось избиения домашних женщин под горячую руку. В то же время сочинения Аввакума откровенно повествуют, как он использовал имевшиеся у него методы „воспитания": избиения, „посаждение" в погреб, морение голодом и т. п. Поводом могло быть желание девушки (из услужения в семье Аввакума) законно выйти замуж по любви - Аввакум гордится, что воспрепятствовал этому. Он приказывал избивать человека „канатным толстым шелепом" до потери сознания - и писал об этом с удовольствием. Аввакум советовал староверам сопротивляться появлению в их домах священника-никонианина, вплоть до убийства: „Как он приидет, так ты во вратех тех яму выкопай, да в ней роженья натычь, так он и абрушится тут, да и пропадет. А ты охай, около ево бегая, бутто ненароком" [10].

Никон убивал, Аввакум призывал к убийству за малейшее отклонение от их, вождей, убеждений. Благочестие для них - единый порядок поведения всех людей, реализация воли вождя, выдававшейся за волю небес. Никон навязывал свою волю, утверждал абсолютную духовную власть, грубо попирая старые обычаи. Все его реформы, формально привязанные к,,гре-кофилии", идеям унификации ритуала вселенских церквей и т. п., были по сути своей средствами борьбы за утверждение и укрепление самодержавия патриарха.