Перо и крест

Впрочем, Никон не полностью отказался от имперской концепции „Третьего Рима", применяя ее к священству. На словах преклоняясь перед греками и предоставляя им решать за себя все формальности, связанные с ритуалом, он в то же время решительно возносился над восточными патриархами. Недаром на реке Истре возникал могучий комплекс Нового Иерусалима, призванный стать еще более блестящим, чем старый Иерусалим, центром православной вселенной. Империи сторонников старого обряда и полицентризму православного Востока готовилось прийти на смену царствие - земное царство Христа в лице его наместника - великого государя святейшего Никона.

Идеализация исторических героев, мучеников, подвижников, литераторов, выражавших народные страдания и надежды, искажает самую суть исторического повествования, превращает лекарство, пусть горькое, в опаснейший яд. Это не самая свежая мысль, но нам необходимо ее напомнить, чтобы углубиться в суть явления, называемого расколом русской православной церкви. Да, Никон выглядел грекофилом, а Аввакум был русофилом в очень современном для нас понимании этого слова.

Читая церковные книги на церковнославянском языке, Аввакум принципиально писал и говорил по-русски. „И вы, Господа ради, - писал он в конце „Жития", - чтущий и слышащий, не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык… Вот, что много рассуждать: не латинским языком, ни греческим, ни еврейским, ниже иным коим ищет от нас говоры Господь, но любви с прочими добродетельми хощет; того ради я и небрегу о красноречии и не уничижаю своего языка русскаго".

„Ведаю разум твой, - писал Аввакум царю Алексею Михайловичу, - умеешь многи языки говорить, да што в том прибыли?… Рцы по русскому языку: „Господи, помилуй мя грешнаго!"… Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком; не уничижай ево и в церкви, и в дому, и в пословицах. Любит нас Бог не меньше греков; предал нам и грамоту нашим языком Кирилом святым и братом его (Ме-фодием. - А. Б.). Чево же нам еще хощется лучше тово? Разве языка ангельска? Да нет, ныне не дадут, до общаго воскресения" [13].

Эти прекрасные мысли, однако, сочетались с проповедью „посконности и домотканности". „Не учен диалектики, и риторики, и философии! - гордо заявляет Аввакум и требует того же у своих последователей (из которых многие, к счастью, ему не повиновались). - Не ищите риторики, и философии, ни красноречия, но здравым истинным глаголом последующе, поживите. Понеже ритор и философ не может быть христианин" [14]. Отсюда оставался один шаг до глубоко противного истинному христианству противопоставления народов друг другу.

„…Русаки бедные - пускай глупы! - рады: мучителя дождались, полками в огонь дерзают за Христа, Сына Божия, света. Мудры блядины дети греки, да с варваром турским с одново блюда патриархи кушают раф-леныя курки. Русачки же миленькия не так: во огонь лезет, а благоверия не предает!" [15] Конечно, на оскорбление „греков" (православных церковных иерархов на Востоке) толкала староверов грекофилия официальной церкви, но пристрастие Аввакума к русскому простиралось до оправдания ужасающих преступлений против русского народа во имя утраченного „порядка".

Если Никон старался наверстать в церкви то, в чем преуспел Иван Грозный для светской власти, то Аввакум с сожалением вспоминал о „твердой руке" Грозного, способной незамедлительно свернуть шею зарвавшемуся патриарху. „Знаете ли, вернии? - писал протопоп, - Никон пресквернейший - от него беда та на церковь ту пришла. Как бы (был) добрый царь - повесил бы его на высокое древо… Миленькой царь Иван Васильевич скоро бы указ сделал такой собаке!"

Указав царю Алексею Михайловичу, что тот „русак", Аввакум немедленно потребовал: „Перестань-ко ты нас мучить тово! Возьми еретиков тех (никониан. - Авт.), погубивших душу твою, и пережги их, скверных собак, латынников и жидов, а нас распусти, природных своих. Право, будет хорошо!… Понеже суд бывает без милости несотворшим милости".

Гнев Аввакума нарастал, и новому царю - Федору Алексеевичу он предложил уже более четкую программу уничтожения иномыслящих. „А что, государь-царь, - писал он, - ка б ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал во един час. Не осквернил бы рук своих (человеческой кровью. - А. Б.), но и освятил, чаю. Да воевода бы мне крепкой, умной - князь Юрья Алексеевич Долгорукой! Перво бы Никона, собаку, и рассекли начетверо, а потом бы никониян. Князь Юрья Алексеевич, не согрешим, небось, но венцы победныя приимем!" Что ж, выбор полководца для войны за веру был удачен, ведь князь Ю. А. Долгоруков приобрел к этому времени (послание царю написано в 1676 году) немалый карательный опыт во главе войск, заливших кровью Крестьянскую войну под руководством Степана Разина [16]. К счастью, царь Федор не откликнулся на призыв Аввакума. Что же касается действительно талантливого полководца Ю. А. Долгорукова, то он в 1682 году во время восстания в Москве был казнен народом.

Царь Алексей Михайлович Романов