Персональный детектив

Дон, одетый вычурно, с наигранным ужасом смотрел на поющий хор – у всех четверых были молитвенно сложены руки и пестрели бантики в волосах. «Дон, ах, Дон! – пели они тоненькими голосками. – Милый Дон, прощай, милый, ты никогда не встретишь нас больше». А Дон сильным ультразвуковым тенором отвечал, заставляя пространство вибрировать и сжиматься: «Ах, что вы говорите такое? Я не понимаю, как это не увижу?!» – «Нет-нет, не спрашивай, чего уж там, прощай, Дон! – похоронными, но и одновременно веселыми дискантами отвечал ему хор. – Не увидишь нас больше, неу вид ишь насб ол ьше, ах, увы, такова твоя тяжкая доля, бедный, бедный, милый наш Дон…» Они скорбно качали бантиками, весело при этом поблескивая глазками, а Дон бесновался (глаза на потолке в это время как по команде наполнились слезами и горестно заморгали, образовав дождик): «О, не верю, не верю, не говорите мне таких слов, моя задница не выдержит, я пукну прям сейчас!» – «Вот придет Кублах». – «Ой, боюсь, ой, не говорите про Кублаха!» – «Вот посмотрит на тебя Кублах». – «Ой, не надо, ой, не надо смотреть!» – «Вот послушно к нему потянешься». – «Нет, ни за что!» – «И пойдешь за ним не оглядываясь». – «Нет! Не-э-э-эт!» – «И уйдешь туда, откуда к нам не вернешься». – «Ой, боюсь, ой, не говорите мне таких ужасов!» – «И больше ты нас не увидишь, милый наш Дон, дорогой ты наш, бестолковенький». – «Не говорите так, молчите, пожалуйста, а то моторола услышит и нам задаст!» – «Что ж, прощай, Дон. Прощай навек. Мы больше не увидим тебя». – «Оэй!» – «Увы!» – «Оэй!» – «Увы!» – «Оэй!» – «Увы!»… И так далее, всего сорок пять тысяч четыреста восемьдесят шесть раз «оэйувы», все быстрее и быстрее, в машинном времени под конец.

«Он и раньше меня обманывал, – сказал себе моторола, – только я понимал это, а теперь нет – вот что самое неприятное. Он хотел скрыть от меня какие-то действия своего Братства, направленные против меня, потому что скрывать заговор, если он направлен против Фальцетти, просто глупо, а Уолхов по-своему не дурак. Что мне Фальцетти? Этот Уолхов неизвестно сколько раз проделывал со мной свои фокусы, он начинил меня массой ложной информации, тем самым уменьшив для меня предсказуемость будущего… Все мои решения, все мои выводы несут в себе пусть незначительную, но недопустимую избыточность. Он что-то еще приготовил против меня!»

На этом моторола окончательно вышел из созерцания и подключил все незанятые срочно сознания в попытке раскрыть замысел Дона.

– Дон, ты слышишь меня? Жди меня к себе, Дон! Теперь уже совсем скоро.

И Дон зябко поежился от этого нетерпеливого крика, прозвучавшего в голове. Но и всё – только поежился, никак иначе виду не показал.

Трудно сказать, зачем он выдал себя мотороле в такой важный миг, показав ему нарочито неправдоподобную картинку, – нет, я не знаю зачем и даже судить не берусь. Подозреваю, что это была часть сложного и на первый взгляд заумного плана, с помощью которого он собирался извести стопарижского моторолу. Очень может быть, что и так. Однако известно, что часто Дон поступал вопреки всем своим планам, по наитию – он сильно своему наитию доверял.

Или просто растерялся при появлении Кублаха и сглупил. Собственно, нам должно быть безразлично, глупость это была, наитие или часть хитроумного плана – тем более что планам его (забежим немного вперед, уж ладно) так и не суждено было сбыться.

Мне все-таки ближе мысль, что Дон просто сорвался, что он, почуяв близость и безвариантность конца (какие могут быть варианты, когда Кублах пришел?), просто решил хоть чем-нибудь досадить мотороле, хоть в чем-нибудь уязвить непогрешимость противника. Он показал мотороле картинку исключительно неестественную и к реальности отношения как бы и не имеющую. Хотя в каком-то смысле, знаете… он сказал правду. Потому что встреча его с друзьями и в самом деле была кошмарным прощанием.

Поначалу-то они пытались говорить трезво. В этой пустой и маленькой комнатушке, постоянно экранируемой от глаз моторолы, – без окон, с горкой аппаратуры, на первый взгляд небрежно брошенной в угол, с несколькими стульями неизменяемой формы и собеседывательным столом, – он, Дон Первый, Дон-папа, всего-то раз или два побывавший здесь прежде, в кои-то веки встретился с глазу на глаз со своими ближайшими помощниками и друзьями, а друзья смотрели на него недоверчиво, строптивость выказывали друзья. Им не нужны были его указания, они не хотели больше воевать против моторолы. По крайней мере, сейчас. Они уверены были, что ключ к успеху – быстрая победа над Фальцетти и его камрадами. Это были осязаемые враги, а моторола… к бою с ним никто себя готовым не чувствовал. Вот ведь в чем парадокс.