Эйра послушно пошла за служанкой, едва передвигая ноги. Сердце проваливалось куда-то на желудок и неуверенно билось оттуда; от страшного волнения руки и ноги холодели; от судорожной внутренней дрожи было почти больно. Если бы не Альдис, сама Эйра едва ли справилась бы с одеждой: даже просунуть руку в рукав рубахи оказалось невероятно сложно, все выходило как-то нескладно, неловко. Альдис торопилась, причесывая ее, дергала гребнем ее густые, тонкие, пушистые и потому непослушные волосы, но Эйра ничего не замечала. Только когда служанка достала коричневое платье с красивой белой тесьмой на груди, нашитой старинным узором в виде угловатого, сложного переплетения лент, Эйра ахнула и замахала руками:
– Нет, нет, не это! Это нельзя!
– Хорошее платье! – ворчала Альдис, убирая его в сундук и пытаясь поскорее нашарить другое. – Чего еще надо…
Она, конечно, уже не помнила, что именно в этом платье Эйра говорила с Торвардом ярлом в Стоячих Камнях, и потому надеть его сейчас ей казалось неуважением к конунгу.
– Нет, лучше это! – Эйра вдруг передумала. – Это оно. Платье моей судьбы…
Ведь в те мгновения, когда с неба к ней сошли видения розовых гор и внушили надежду, на ней оставалось это же самое платье.
Альдис озадаченно посмотрела на нее, но это решение избавляло ее от хлопот, и она закрыла крышку сундука. Йомфру Эйра всегда была горазда на причуды, домочадцы привыкли и не удивлялись.
Эйра вышла в гридницу в красной шелковой рубахе, в светло-коричневом, с белой тесьмой платье, с вышитой мелким речным жемчугом лентой на лбу, которая так красиво смотрелась на ее пушистых темных волосах. Но главным ее украшением был перстень с красным камнем; свое пылающее жаждой любви сердце она несла на руке и собиралась навсегда отдать вместе с этой рукой. Еще ничего не было сказано, все пережитое пока оставалось лишь плодом ее воображения, но Эйру не покидало чувство, что она идет навстречу повелителю своей судьбы.
При ее появлении незнакомые гости встали, хозяева поднялись за ними. Кроме Асольва с женой и бабкой Уннхильд, присутствовал кое-кто из его старших хирдманов и Бьёрн, по молчаливому согласию как бы занявший место Лейкнира.
– Это моя дочь, – сказал Асольв, хотя и так было ясно. – Мы ждем тебя, Эйра. Поприветствуй нашего гостя. Это Бергвид конунг.
Бергвид пытливо смотрел на нее. При первом взгляде хозяйская дочь не показалась ему особенно красивой – лицо бледное, лоб высокий, а подбородка почти нет, какое-то невнятное лицо. Он даже был разочарован, после рассказов Бьёрна ожидая увидеть красавицу. Но едва он встретился с ней взглядом, ее глаза поразили его – их темный, глубокий, страстно блестящий взор пронзил его и согрел, и уже все лицо, освещенное этими глазами, казалось прекрасным. Никогда в жизни Бергвиду не приходилось видеть такой необычной женщины. Алый цвет ее рубахи, пышное облако темных волос, сияющие глаза создавали впечатление чего-то небесного, напоминали о валькириях.
– Я рад, что ты приветствуешь меня в твоем доме, Эйра дочь Асольва, – сказал Бергвид, сам не заметив, что говорит то, что должна была сказать она. – Я много слышал о тебе…
– И я много слышала о тебе, конунг, – тихо, едва владея голосом, ответила Эйра. – Я так ждала… Так хотела тебя увидеть… Поверь мне… Никакие дары не могли бы больше порадовать меня…
Она подняла руку с перстнем и прижала ее к груди; ей хотелось высказать ему весь тот восторг, который в ней зажег его подарок, выплеснуть все то море чувств, что бурлило в ней, но слов не находилось и дыхания не хватало.
Бергвид сначала удивился, но потом узнал кольцо, снятое с тела убитого слэтта, и вспомнил, что послал его ей через Бьёрна вместе с другими вещами из добычи.
– Я рад, что тебе понравился мой дар, – сказал он. – Я всегда рад дать моим друзьям доказательства дружбы.
Эйра смотрела на него все тем же обожающим взором: эти простые слова казались ей вершиной благородства, щедрости, доблести. И она видела в них признание, что он угадал ее чувства к нему и ценит их. Он знает, что она предана ему всей душой. Какое счастье!