Инесса поначалу вежливо отказывалась от пирожков, но Валентина настаивала — говорила, что привыкла печь, а одной ей столько ни за что не съесть.
И вот сейчас Валентина Гавриловна, как-то странно ссутулившись, стояла перед дверью своей квартиры и пыталась попасть ключом в замочную скважину.
— Валентина Гавриловна, что с вами? — спросила Инесса, замедлив шаги.
— Что-то нехорошо, — ответила соседка заплетающимся языком, — видно, погода… атмосферное давление высокое… да еще лифт не работает, пришлось пешком подниматься… ничего, сейчас полежу полчасика и пройдет…
У Инессы не было ни времени, ни желания заниматься благотворительностью. Она придерживалась того мнения, что каждый должен заниматься своими собственными делами, а помогать посторонним — это только для бездельников. Соседка пожилая, а у пожилых людей вечно какие-то проблемы со здоровьем.
Инесса подошла к своей двери, полезла в сумку за ключами…
И в это время за спиной у нее что-то звякнуло.
Инесса невольно оглянулась и увидела, что Валентина Гавриловна выронила свои ключи и теперь безуспешно шарит по полу, пытаясь их поднять.
Инесса подошла к ней, наклонилась, подняла ключи и хотела отдать их соседке, но, увидев ее вблизи, перепугалась.
Валентина Гавриловна была бледна до синевы, она тяжело дышала и едва держалась на ногах.
Инесса была человеком равнодушным, чужие неприятности ее не трогали, но и равнодушие имеет свои границы. Соседке явно было очень плохо, ей нужна была помощь.
Инесса взяла у Валентины сумку, подставила ей плечо, свободной рукой вставила ключ в замочную скважину, открыла дверь и помогла соседке войти в прихожую.
Валентина дышала тяжело, с хрипом.
Инесса помогла ей переобуться, провела в комнату, усадила на диван, потом помогла прилечь.
— Спа… спасибо тебе, Инночка… — прохрипела соседка. — Сейчас… отдышусь…
— У вас, может, лекарство какое-то есть? — спросила Инесса, озабоченно глядя на соседку.
— Да, вон там, на столике… тридцать капель…
Инесса нашла пузырек — всего лишь корвалол, накапала в стаканчик, долила воды, поднесла к губам старой женщины. Та с трудом выпила — капли текли по морщинистому подбородку, но дыхание было все таким же тяжелым и хриплым. Да Инесса и сама понимала, что корвалол явно слабоват для такого случая.
— Нужно неотложку вызвать, — решила она наконец.
— Не стоит… — едва слышно ответила Валентина. — Я отлежусь… отдышусь… ты иди, у тебя дела…
— Да где вы отлежитесь! Видели бы вы себя со стороны! — Инесса взяла со столика телефон, набрала номер, описала симптомы, продиктовала адрес. Диспетчер тут же сказала, что высылает бригаду.
А Валентине становилось все хуже. Лицо ее стало землисто-серым, глаза закатывались, слабое дыхание едва приподнимало морщинистую грудь.
Инесса взглянула на часы — прошло уже сорок минут, а врачей все не было.
«Вот влипла, — думала она, глядя на соседку, — теперь весь вечер с ней просижу… какая уж тут работа…»
Вдруг Валентина Гавриловна приподнялась на локте, широко открыла глаза, как будто вспомнила что-то очень важное, и отчетливо проговорила:
— Как же теперь будет с ним…
— С кем? — удивленно переспросила Инесса — но соседка обмякла, расслабилась, как будто завершила важное и тяжелое дело, глаза ее закрылись. На лице женщины проступило выражение детской обиды и растерянности, вообще, лицо стало моложе и привлекательнее, как будто Валентина Гавриловна неожиданно освободилась от груза многочисленных забот.
Инесса наклонилась над ней, прислушалась — дыхания больше не было слышно. Она попробовала найти пульс — и не нашла, ни на запястье, ни на шее.
— Ну вот, только этого не хватало! — проговорила она с непонятным раздражением — но в то же время в душе у нее шевельнулась жалость и сострадание.
В это время в дверь позвонили.
Инесса бросилась открывать, почувствовав неуместную и стыдную радость при мысли, что, наконец, можно будет на кого-то переложить ответственность.
В квартиру ввалилась крупная молодая женщина в белом халате, излучавшая здоровье и энергию, за ней топал невысокий мужичок средних лет.
— Ну, где у нас больной? — громогласно осведомилась энергичная женщина.
Инесса с непонятным раздражением поздоровалась, проводила медиков в комнату, вполголоса проговорила:
— Кажется, уже поздно…
— Сейчас мы посмотрим, поздно или не поздно… — Женщина села рядом с Валентиной Гавриловной, потрогала руку, потом подняла веко, посветила в него и повернулась к Инессе:
— И правда, поздно…
— И что — ничего сделать нельзя?
— Ничего. Чудес я совершать не умею. Умерла ваша мама. Что же вы, женщина, так поздно нас вызвали?
— Это не мама… — больным, тусклым голосом ответила Инесса. — Я — соседка. Как увидела, что ей плохо, так и вызвала. А уж как вы доехали, это отдельный вопрос…
— Как смогли, так и доехали, — машинально огрызнулась врач. — Ладно, где ее документы?
— Документы? — Инесса огляделась.
В комнате, где они находились, были старомодный, еще, наверное, шестидесятых годов сервант и школьный письменный столик с потертой столешницей.
— Где-то здесь должны быть…