Перстень Ивана Грозного

Зато засыпала Инесса всегда с удивительной легкостью — стоило ей только прикоснуться головой к подушке, все заботы и неприятности прошедшего дня таяли, как туман под лучами утреннего солнца, и она погружалась в благодатный сон без сновидений.

Так было всегда — но только не в тот вечер, когда на ее глазах, можно даже сказать — на ее руках, умерла соседка Валентина Гавриловна.

В тот вечер Инесса, как обычно, выпила чаю, почистила зубы, легла, закрыла глаза…

Она не сомневалась, что тут же к ней придет здоровый благодатный сон — но не тут-то было.

Перед ее внутренним взором возникло мертвое лицо соседки. Причем лицо это выражало не то спокойное умиротворение, которое снизошло на него после смерти, — оно было строгим и осуждающим, как будто соседка в чем-то обвиняла Инессу.

Скулы Валентины Гавриловны осунулись, губы недобро сузились, превратившись в подобие бритвенного разреза, и хотя глаза ее были закрыты, как и положено глазам порядочного покойника, казалось, что они сквозь бледные веки смотрят на Инессу с немым осуждением.

Точно такое же выражение Инесса заметила на лице Валентины Гавриловны, когда сидела возле нее, дожидаясь труповозку — но тогда это выражение было временным, мимолетным, и Инесса списала его на неудачное освещение или собственную свою усталость. Теперь же списать его на освещение не получалось, поскольку никакого освещения вообще не было.

«Да что же это такое! — подумала Инесса, ворочаясь на кровати. — Чего она от меня хочет? Чем она недовольна?»

Это были странные и нехарактерные мысли. Инесса была женщина здравомыслящая и сугубо материалистическая, она считала, что со смертью все заканчивается и покойники не должны испытывать никаких эмоций или желаний.

Инесса повернулась на другой бок, подумав, что причина ее странных видений — в неудобном положении тела.

Матрас у нее был хороший, ортопедический, и прежде она никогда не испытывала неудобства, но сейчас она никак не могла умоститься, в любом положении ей было жестко и некомфортно. И в любом положении перед ней виднелось мертвое и обвиняющее лицо соседки.

Тогда Инесса решила использовать известный метод: стала мысленно перебирать недоделки в квартальном отчете, которые ей предстояло устранить.

Те ее знакомые, у которых были проблемы со сном, рассказывали, что этот метод часто помогает от бессонницы.

Она дошла уже до пункта шесть дробь четыре и собиралась мысленно перевернуть страницу, как вдруг услышала в соседней комнате какие-то странные звуки. Казалось, что что-то перекатывается по полу, иногда стукаясь о стены.

Никаких звуков там быть не могло, поскольку Инесса жила одна и не держала в доме никаких домашних, с позволения сказать, любимцев. Однако, как ни странно, она ничуть не испугалась, а только почувствовала любопытство.

Чтобы выяснить причину странных звуков, Инесса спустила ноги с кровати. Она хотела нашарить тапочки, которые обычно уползали под кровать — но те вдруг непостижимым образом сами наделись на ее ноги, причем это были не привычные ее, сильно поношенные, хотя и удобные мягкие шлепанцы, а симпатичные домашние туфли с розовыми меховыми помпонами и маленькими каблучками.

Опять же Инесса ничуть не удивилась этому факту, как будто такое случалось с ней каждый день.

Она встала и двинулась к двери.

Комната ее была не совсем темной. Она была освещена бледным, чуть зеленоватым светом, который давала заглядывающая в окно полная луна. И этот свет, словно густая зеленоватая вода, лишил тело Инессы веса. Она не шла, а как бы парила, хотя движения ее были плавными и замедленными, как в воде.

Дойдя до двери, она хотела открыть ее — но этого не понадобилось: дверь сама послушно распахнулась перед ней, и Инесса вышла — или можно сказать, выплыла в коридор.

Комната, из которой по-прежнему доносились странные звуки, оказалась неожиданно далеко. Инесса шла — плыла — летела по коридору, ничуть не удивляясь происходящему, и наконец оказалась перед нужной дверью.

И опять эта дверь сама открылась перед ней.

Тут было вообще непонятно: вроде бы открылась перед Инессой обычная, самая заурядная межкомнатная дверь, бежевая, с невзрачным узором и, несомненно, прямоугольная. Инесса в свое время сама заказывала такие двери в фирме «Сезам». Но когда эта дверь открылась — оказалось, что она закрывала не простой дверной проем, а закругленную арку, опирающуюся на две пузатые колонны, какие бывают в сказочных теремах, а за этой аркой была не хорошо знакомая Инессе комната, небольшая и не слишком уютная, а удивительное и совершенно незнакомое помещение — большое, с низким сводчатым потолком, расписанным цветами и фантастическими птицами. Помещению этому очень подходило непривычное, полузабытое название «горница».

В дальнем конце этого помещения — или этой горницы — находилась изразцовая печь.

Судя по всему, печь эта была жарко натоплена — но Инессе отчего-то совсем не было жарко, должно быть, оттого, что она была с головы до ног окутана прохладным лунным светом.