Так неумелый наездник позволяет горячему коню вставать
на дыбы, пока тот не опрокинется назад и не придавить
собой всадника. Умоляю вас, стряхните с себя оцепенение.
Не попросить ли музыкантшу сыграть нам?
– Пожалуй… Только что-нибудь грустное. Сейчас ве-
селое будет резать мне слух.
Девушка запела печальную песню на норма-
но-французском языке. Слова, которые мы передаем здесь
в вольном переводе, сопровождались напевом таким же
заунывным, как они сами.
Принц не сказал, понравилась ли ему музыка, и де-
вушка по кивку Рэморни время от времени вновь прини-
малась наигрывать, пока не смерклось. Пошел дождь,
сперва мелкий и теплый, потом проливной, с холодным
ветром. Ни плаща, ни кафтана у принца не было. Когда же
Рэморни предложил ему свой, он с гневом отказался.
– Не пристало Ротсею ходить в обносках с твоего плеча,
сэр Джон! Я продрог до мозга костей от этого мокрого
снега, а все по твоей вине. С чего ты вздумал отчалить, не
захватив моих слуг и мои вещи?
Рэморни не стал оправдываться: он видел, что принц не
в духе, что ему куда приятнее распространяться о своих
обидах, чем молча выслушивать оправдания, хотя бы и
вполне основательные. Так, среди угрюмого молчания или
попреков, на которые никто не возражал, лодка подошла к
рыбачьей слободе Ньюбург. Люди сошли на берег, где для
них уже стояли под седлом лошади, о чем Рэморни заранее
позаботился. Принц принялся высмеивать их перед Рэ-
морни – иногда прямо, но больше колкими намеками. На-
конец сели в седла и поскакали в надвигающейся темноте
под проливным дождем, причем впереди очертя голову
несся принц. Музыкантша, которую по его особому рас-
поряжению тоже посадили на коня, не отставала. Ее сча-
стье, что она привыкла путешествовать во всякую погоду, и
пешком и верхом, и потому переносила тяготы ночной
поездки не менее стойко, чем мужчины. Рэморни во-
лей-неволей должен был скакать голова в голову с прин-
цем: он опасался, что тот еще вздумает с досады ускакать
прочь и, попросив пристанища в доме какого-нибудь вер-
ного барона, избежит расставленных сетей. Поэтому он
всю дорогу невыразимо страдал и духом и телом.
Наконец они вступили в Фолклендский лес, и в мер-
цании месяца встала перед ними громадная темная башня –
владение самого короля, хотя и предоставленное временно
герцогу Олбени. Подали знак, и подъемный мост опус-
тился. Во дворе замерцали факелы, засуетились слуги, и,
спешившись с их помощью, принц дал провести себя в
покои, где его уже ожидал Рэморни вместе с Двайнингом.
Сэр Джон стал уговаривать гостя посоветоваться с врачом.
Герцог Ротсей отклонил предложение, высокомерно при-
казал, чтобы ему приготовили постель, постоял недолго у
пылающего очага, весь дрожа в промокшей одежде, и, ни с
кем не попрощавшись, удалился в отведенную ему
спальню.
– Теперь ты видишь, как он своенравен, этот маль-
чишка, – сказал Рэморни Двайнингу. – Удивляет ли еще
тебя, что столь верному слуге, как я, немало сделавшему
для него, надоел такой хозяин?
– Ничуть, – сказал Двайнинг. – Это да еще обещанное
Линдорское графство хоть кого заставило бы забыть свою
верность. Но мы приступим сегодня же? Если блеск его
глаз и румянец на щеках не обманчивы, у пациента начи-
нается лихорадка, которая сильно облегчит нам задачу:
покажется, что дело сделано самой природой.
– Хоть мы и упускаем удобный случай, – сказал Рэ-
морни, – но все же лучше повременить. Нанесем удар после
того, как он встретится со своей прекрасной Кэтрин. Она
явится впоследствии свидетельницей, что видела его в
добром здоровье и на ногах незадолго до… Ты понял меня?
Двайнинг одобрительно кивнул и добавил:
– Успеем и так! Долго ли увянуть цветку, который
чахнет оттого, что ему дали расцвесть до времени?
ГЛАВА XXXI
Байрон*
Утром герцог Ротсей встал в другом расположении
духа. Он, правда, жаловался на жар и озноб, но они его,