Пертская красавица

рительном и бессмысленно злобном. Вы были не вправе

узнать даже то, что я вам сообщила, и мои слова, прошу вас

заметить себе, вовсе не значат, что я отдаю вам какое-то

предпочтение… хоть я и уверяю в то же время, что никого

другого не предпочитаю вам. Вам довольно знать, что су-

ществует препятствие к исполнению вашего желания, та-

кое непреодолимое, как если бы на моей судьбе лежало

колдовское заклятье.

– Любовь верного человека может разбить колдовские

чары, – сказал Смит. – И я бы не прочь, чтобы дошло до

этого. Торбьерн, датский оружейный мастер, уверял, что

кует заколдованные латы, напевая заклинание, пока нака-

ляется железо. А я ему сказал, что его рунические распевы

не имеют силы против оружия, каким мы дрались под

Лонкарти*. Что из этого вышло, не стоит вспоминать… Но

панцирь и тот, кто его носил, да лекарь, пользовавший ра-

неного, узнали, умеет ли Генри Гоу разрушать заклятие.

Кэтрин взглянула на него, словно хотела отозваться

отнюдь не одобрительно о подвиге, которым он хвалился.

Прямодушный Смит забыл, что подвиг был как раз из тех,

какими он не раз навлекал на себя ее осуждение. Но прежде

чем она успела облечь свои мысли в слова, ее отец просу-

нул голову в дверь.

– Генри, – сказал он, – я оторву тебя от более приятного

занятия и попрошу как можно скорее пройти ко мне в

мастерскую: мне нужно переговорить с тобой о делах, за-

трагивающих интересы города.

Почтительно поклонившись Кэтрин, Генри вышел по

зову ее отца. И, пожалуй, если он хотел и впредь вести с

нею дружескую беседу, в ту минуту им лучше было раз-

лучиться, так как их разговор грозил принять опасный

оборот. В самом деле, отказ девушки начал уже казаться

жениху какой-то причудой, необъяснимой после реши-

тельного поощрения, которое она, на его взгляд, сама же

дала ему только что. А Кэтрин, со своей стороны, считала,

что он несколько злоупотребляет оказанным ему внима-

нием, когда мог бы проявить подобающую деликатность и

тем самым доказать, что вполне заслужил благосклонность

своей Валентины.

Но в груди у обоих было столько добрых чувств друг к

другу, что теперь, когда спор оборвался, эти чувства легко

должны были ожить, побуждая девушку простить влюб-

ленному то, что задело ее щепетильность, а влюбленного –

забыть то, что оскорбило его пылкую страсть.

ГЛАВА VII

Не кончился бы спор кровопролитием!*

«Генрих IV»

Сход горожан, назначенный для расследования про-

исшествий минувшей ночи, уже собрался. В мастерскую

Саймона Гловера набилось немало народу – всё видные

особы, а иные даже в черном бархатном плаще и с золотою

цепью на шее. То были отцы города, в числе почетных

гостей были также члены городского совета и старшины

цехов. У всех читался на лице гнев и оскорбленное досто-

инство, когда они заводили вполголоса немногословный

разговор. Но всех озабоченней, всех хлопотливей был че-

ловек, оказавший ночью очень мало помощи, – шапочник

Оливер Праудфьют; так чайка, когда надвигается буря,

снует, и кричит, и лопочет, хотя, казалось бы, самое раз-

любезное дело для птицы – лететь в свое гнездо и сидеть

спокойно, пока буря не кончится.

Как бы то ни было, мастер Праудфьют вертелся среди

толпы, хватал каждого за пуговицу, что-то каждому на-

шептывал на ухо – причем тех, кто был одного с ним роста,

обнимал за талию, чтобы тем таинственней и доверитель-

ней передать свое суждение, когда же встречался ему че-

ловек повыше, шапочник вставал на цыпочки и держал его

за воротник, чтобы поведать и ему все что мог. Он чувст-

вовал себя одним из героев схватки и был исполнен соз-

нания своей значительности – как очевидец, который мо-

жет сообщить самые верные сведения о происшествии. Он

и сообщал их весьма подробно, не ограничиваясь преде-

лами скромной истины. Нельзя сказать, чтобы его сооб-

щения были особенно важны или занимательны, так как

сводились по большей части к такого рода уверениям: «Это

чистая правда, клянусь святым Иоанном! Я там был и ви-

дел своими глазами – я первый ринулся в бой, когда бы не я

да еще один крепкий парень, подоспевший вовремя, они бы

вломились в дом к Саймону Гловеру, перерезали горло

старику и уволокли бы в горы его дочку. Уж такой за ними

водится скверный обычай – это нестерпимо, сосед Крук-

шенк… это невыносимо, сосед Гласс… Это недопустимо,

соседи Балнивс, Роллок и Крайстсон. Счастье, что мы с тем

парнем вовремя подоспели… Вы согласны, мой добрый и

почитаемый сосед, бэйли Крейгдэлли?»

Такие речи нашептывал хлопотливый шапочник на ухо

то одному, то другому. Крейгдэлли, главный бэйли города,

представительный купец гильдии, тот самый, что предло-

жил собраться утром вновь на совет в этом месте и в этот

час, высокий, дородный, благообразный человек, стряхнул

Оливера со своего плаща с той же учтивостью, с какой

битюг отгоняет назойливую муху, докучавшую ему минут

десять, и воскликнул:

– Молчание, добрые граждане! Идет Саймон Гловер,