Первая Мировая война

Основным аргументом, при помощи которого Вильсон хотел воздействовать на большевистско-левоэсеровское правительство, было указание на фактор смертельной военной угрозы для новой демократической России со стороны центральных держав. Президент указывал на наличие рядом со страной, осуществляющей социалистическую революцию, безжалостного и яростного германского империализма, руководствующегося только геополитическими соображениями, которые в данном случае указывали на возможность сокрушить занявшуюся внутренним переустройством Россию. Вильсон специально избрал арену конвента Американской федерации труда, чтобы в среде, податливой к социалистическим идеям русских революционеров, "просветить потрясающую наивность большевиков". Пытаясь философски оценить поток нагрянувших из России сообщений, он делился с аудиторией своими соображениями по русскому вопросу, не демонстрируя заведомой враждебности, а квалифицируя действия большевиков как отражающие их оторванность от суровой реальности. "Меня изумляет плохая информированность той группы людей, которая смеет надеяться, как это делают некоторые в России, будто реформы, планируемые в интересах народов, могут выжить вопреки противодействию Германии, достаточно могущественной, чтобы сокрушить их при помощи интриги или военной силы".

Социальный прогресс, как и подлинное примирение в Европе, невозможны, пока в Берлине правит прусский милитаризм. Вильсон заявил перед объединенной сессией конгресса 4 декабря 1917 г., что мир возможен лишь только после победы над германским империализмом и "русский народ, если он желает мира, должен раз и навсегда выбрать себе место среди союзников". По существу, это был призыв к Советскому правительству в Петрограде не покидать рядов антигерманской коалиции и в ее составе довести войну до победного конца.

Клемансо, ставшего премьером за десять дней до того, как большевики захватили власть в Петрограде, волновали не немедленные последствия претворения большевиками лозунга мира, а сравнительно отдаленные стратегические перспективы. Для него самым важным обстоятельством было то, что Германия будет отныне в состоянии создать огромную империю на востоке"[782]

. Клемансо категорически отрицал возможность освобождения России от обязательства воевать до победного конца. Когда англичане в декабре 1917 года попытались прощупать возможность такого освобождения, "тигр" встал на дыбы. "Если все небесные силы и господин Маклаков (посол Временного правительства во Франции. — А. У). попросят возвратить России ее обещание, я буду против"[783].

Первые внешние контакты большевиков

1918 год диктовал Германии выбор между двумя видами стратегии. Первый требовал перенести тяжесть имперской мощи на Восток, ассимилировать полученные от России приращения и ее саму, занять на Западе оборонительную позицию. Согласно второму виду, "сверхактивность" на Востоке следовало приостановить, оставить "переваривание" России на будущее и бросить все силы на сокрушение французского бастиона Запада. Поскольку восстановить Бельгию Германия готова не была (и по множеству других соображений), Берлин вооружился второй стратегией.

Уже в октябре 1917 года генерал-полковник Ветзель, начальник оперативного отдела генерального штаба, представил доклад, который послужил основой для решений на важнейшем для России и Запада совещании высшего военного руководства в Монсе 11 ноября 1917 г. Попросту говоря, было решено начать весной следующего года наступление во Франции. 7 января 1918 года канцлер Гертлинг писал Гинденбургу: "Если с Божьей благословенной помощью предполагаемое новое наступление под Его Превосходительства испытанным руководством и с героизмом и решимостью наших солдат приведет к решительному успеху, на который мы надеемся, мы окажемся в положении, позволяющем нам выставить Западным Странам такие условия мира, которые необходимы для нашей безопасности, обеспечения наших экономических интересов и укрепления наших международных позиций после войны"[784].

Уверенность вождей Германии буквально не знала предела. Кайзер Вильгельм начертал уверенной рукой 7 января: "Победа немцев над Россией была предпосылкой революции, которая сама по себе явилась предпосылкой появления Ленина, который явил собой предпосылку Бреста! То же самое случится и с Западом! Вначале победа на Западе и коллапс Антанты, затем мы выставим условия, которые они будут вынуждены принять! И эти условия будут сформулированы в соответствии с нашими интересами".

Кайзер желал изъятия у Британии Гибралтара, Мальты и Египта. Поражения Запада в узловых центрах — во Франции и в Египте — заставят его рухнуть. Позже Гинденбург признается, что у него были сомнения, но о них мир узнал лишь спустя годы[785].