Первая мировая война

Главным в «меморандуме Фонтенбло» было предупреждение об опасности, в которой окажутся все, если мирный договор будет подписан в таком виде. «Я решительно выступаю против передачи большого количества немцев из Германии под власть других государств, – писал он. – Я не могу не усмотреть причину будущей войны в том, что германский народ, проявивший себя как один из самых энергичных и сильных в мире, будет окружен рядом небольших государств. Народы многих из них никогда раньше не могли создать стабильных правительств, и теперь в каждом из этих государств окажется масса немцев, требующих воссоединения со своей родиной… что должно рано или поздно привести к новой войне на востоке Европы».

Аргументы британского премьер-министра встретили решительное сопротивление. 26 марта при обсуждении «меморандума Фонтенбло» Клемансо холодно заметил: «Если британцы так хотят умиротворить Германию, им следует обратить взгляд… за море… и пойти на уступки в вопросах колоний, флота и торговли». Особенно возмутило Ллойд Джорджа замечание Клемансо, что Британия – «морская держава, не знавшая вторжений». На что он гневно возразил: «Францию больше всего заботит, чтобы немцы в Данциге были переданы полякам».

Язвительные реплики свидетельствовали о растущих разногласиях между Британией и Францией. Клемансо, по-видимому, считал мирный договор наилучшим шансом для Франции защититься от Германии, вдвое превосходящей ее по численности населения, а его жесткость – подходящим способом предупредить побежденных, чтобы они даже не помышляли о мести. Ллойд Джордж считал, что это заложит основы для будущего конфликта. Вернувшись в Париж из Фонтенбло, он тщетно возражал против передачи Польше всех земель с преобладающим немецким населением. Его протесты не ослабили решимость Франции максимально уменьшить территорию Германии.

Пока шли дебаты о том, как следует поступить с Германией, траурные церемонии напоминали и победителям, и побежденным о четырех годах страданий и ненависти. 7 мая 1919 г., в день, когда немецкая делегация в Версале получила черновик мирного договора, на борту эсминца «Ровена» в Англию было доставлено тело Эдит Кэвелл. Восемь дней спустя множество людей собралось на поминальную службу в Вестминстерском аббатстве. На улицах толпы народа, в том числе многие школьники, смотрели, как ее гроб везут на лафете.

«Когда медсестру Кэвелл везли по Лондону, – писала Times, – на улицах города, обычно шумных в эти дневные часы, становилось необычно тихо». В ее честь в Канаде была названа вершина в Скалистых горах, а в Соединенных Штатах – ледник в Колорадо. В Лондоне к северу от Трафальгарской площади поставили памятник Эдит Кэвелл; несколько месяцев после его открытия рядом стояли люди и следили, чтобы прохожие снимали шляпы.

29 мая немецкая делегация на конференции в Версале опубликовала меморандум с протестом против предложенных условий. Выражая желание разоружиться «раньше других народов», они призывали победителей отказаться от всеобщей воинской повинности и разоружиться «в такой же пропорции». Они были готовы отказаться от суверенного права Германии на Эльзас и Лотарингию, но хотели провести там плебисцит. Соглашаясь с необходимостью выплаты определенных репараций, они отвергали обвинение в развязывании войны и требовали беспристрастного расследования, чтобы выявить истинных виновников. Эти предложения были отвергнуты. Отрицание вины вызвало сильное раздражение у Британии. «Я не мог согласиться с немецкой точкой зрения, – впоследствии писал Ллойд Джордж, – не отказавшись полностью от аргументов, побудивших нас вступить в войну». Рассматривая причины, «которые вынудили нас стать на сторону Бельгии, Сербии, Франции и России», он «нисколько не сомневался в виновности Центральных держав».

Ответ союзников немецким делегатам был решительным: «Всю войну, а также до ее начала немецкий народ и его представители поддерживали войну, одобряли кредиты, подписывались на военные займы, подчинялись всем приказам своего правительства, даже самым жестоким. Они разделяют ответственность за политику правительства, поскольку могли бы сменить его в любой момент, если бы захотели. Если бы эта политика привела к успеху, они одобрили бы ее с таким же энтузиазмом, с каким приветствовали начало войны. Теперь они не вправе делать вид, что, сменив правителей после поражения в войне, они смогут избежать последствий своих деяний».