Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Военный кабинет ошеломили подобные капризы военачальника, командующего единственной на европейском театре военных действий британской армией. Телеграмма сэра Джона попала в Лондон в критический момент. На протяжении почти всего первого месяца военного конфликта масштабные события на Континенте и участие в них британской армии были окутаны завесой тайны и недоговоренности. Газетные репортажи поначалу были редки, но неизменно бодры. The Times 17 августа вышла с оптимистичным заголовком: «Немцев выбили из Динана». По сложившемуся обычаю многие офицеры экспедиционных сил в письмах домой преуменьшали свои мытарства. 30-летний капитан Оксфордширско-Букингемширского полка Гарри Диллон 29 августа живописал: «Я в отличной форме, все идет тип-топ. Мы совершили длинный марш-бросок – страшное дело, 25 часов почти без остановки, и так уже не первый день. Ноги гудят иногда совершенно невыносимо. Мы ударили в самую гущу немецкой армии и положили многие тысячи немцев. <…> Эти свиньи вытворяют совершенно недостойные вещи. Как-то раз гнали перед собой женщин и детей. <…> В другой раз переоделись во французскую форму и выскочили с криками. <…> Но мы всюду их побеждаем».

Оставим за скобками подобную чушь, призванную ободрить родных, однако даже премьер-министр не подозревал о том, какие масштабные, по сравнению с британскими, сражения приходится выдерживать французам. Дважды перечитав телеграмму о битве при Монсе, Асквит смиренно заметил Китченеру: «Полагаю, вы делаете все от вас зависящее». Он постоянно упоминал нежелание французов сражаться, ссылаясь на сложившееся в британской армии мнение, что союзники находятся в состоянии паники. 24 августа Кабинет обсуждал возможность эвакуации британских экспедиционных войск через Дюнкерк, но позже паника немного улеглась. Морис Бонэм Картер, главный личный секретарь Асквита, писал Вайолет Асквит 28 августа с характерным националистическим самомнением: «Наши творят чудеса и, мне кажется, попросту спасли положение французов»{606}. В аналогичном ключе высказался 29 августа и сам Асквит: «Бельгийцы… поистине бравые ребята – сильно выигрывают в сравнении с французами – и сейчас собирают свои войска»{607}

. Глава Британии явно не представлял себе масштабы происходящего ни на фронте, ни в тылу. В тот же день он мимоходом упомянул Венеции Стэнли о том, что русские могут переправить во Францию через Архангельск три-четыре армейских корпуса: «Хорошая идея, как полагаете?» Два дня спустя он нацарапал наспех пару строк с пометкой «СЕКРЕТНО»: «Русские не прибудут – им нужно около полутора месяцев на дорогу до Архангельска!»

Асквит, несмотря на блестящий ум и чутье, рассуждал об этих важнейших стратегических вопросах словно о досадной неявке отдельных гостей на открытый прием. Весь август, когда страна уже воевала, премьер-министр по своему неизменному обыкновению проводил выходные за городом. Как-то раз, возвращаясь из кентской идиллии, он увидел на обочине автомобилиста с заглохшим двигателем и по-товарищески взял его на буксир до ближайшего города. В другую подобную поездку он подбросил двух маленьких ребятишек, возвращающихся после выходных из Маргейта в лавку в Луишем, посадив одного к себе на колени.

Совершенно незачем искать в этих мелких добрых поступках циничные мотивы, никто не фотографировал отзывчивого премьер-министра для газеты, они были элементарным проявлением его отеческого участия. Однако попробуйте представить себе, чтобы Уинстон Черчилль, руководивший страной во время следующей войны, вел себя подобным образом, когда решаются вопросы жизни и смерти. Не получится. Почти все слова и поступки Асквита в 1914 году представляли собой сдержанный отклик сдержанного человека на разворачивающуюся катастрофу, которую не представлялось возможным сдержать. Не имея ни навыков, ни намерения руководить военными операциями, он целиком положился на Китченера и Военное министерство. Позора в этом нет, не каждому дано быть военачальником. Однако и на роль руководителя страны в чрезвычайной ситуации такого калибра он годился не больше, чем Невилл Чемберлен в 1940 году.

Простые британцы между тем знали о происходящем на Континенте еще меньше. 18 августа The Times

заявляла с уверенностью: «Ясно, что немецкая армия пока не перешла к тому масштабному и стремительному наступлению, которое пророчили нам профессора военных наук». Три дня спустя, когда стало очевидно, что на самом деле происходит прямо противоположное, Chronicle сообщила читателям: «Началась грандиозная битва, которая, по всей вероятности, решит судьбу Европы и перекроит ее карту». После этого 10 долгих дней публика оставалась в неведении относительно развития событий, что только усугубляло распространяющуюся (особенно в социально и политически неудовлетворенных «низших слоях») апатию.