Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Возглавил список этих малодушных, разумеется, Шарль Ланрезак. 3 сентября Жоффр скрепя сердце снял своего старого товарища с должности. Командующий 5-й армией был сослан в тыловые казармы Лиможа, подарившие французскому языку новый глагол limoger – «отстранить офицера от должности». Вряд ли Ланрезака утешало то, что он оказался не единственным опальным генералом: после проведенной Жоффром чистки в Лимож отправились три командующих армиями, 10 командиров корпусов и 38 командиров дивизий.

Вести о масштабных переменах вскоре достигли экспедиционных войск. Сэр Джон Френч пришел в восторг, хотя больше кого бы то ни было заслуживал «лиможирования». Воодушевились и британские офицеры более скромных рангов: 4 сентября до Гая Харкорта-Вернона дошел слух, что во главе соседних французских армий поставлены «более молодые и рьяные» генералы. Предшественников же их, согласно тем же слухам, расстреляли за трусость. «Правда это или нет, не знаю», – писал Харкорт-Вернон{623}. Отчасти правда. Хоть Жоффр и не расстрелял опальных генералов, он все же издал безжалостное распоряжение казнить рядовых солдат, признанных виновными в дезертирстве или трусости, pour encourager les autres (чтобы другим неповадно было). «Оставивших свои части, – писал Жоффр в приказе от 2 сентября, – следует отлавливать и расстреливать на месте». Результаты не замедлили ждать, солдаты быстро осознали, чем грозит им бегство с поля боя. В 1914 году французская армия в большинстве своем демонстрировала мужество и целеустремленность, особенно принимая во внимание страшные августовские испытания. Однако ее боевой пыл ощутимо поддерживали драконовские меры, приводимые в исполнение расстрельными командами.

Ланрезака сменил самый выдающийся из командиров его корпусов – Луи Франше д’Эспере, офицер с тигриной хваткой, отличившийся при Динане и Гизе (а впоследствии один из самых почитаемых французских генералов этой войны). Спирсу его голова «напоминала снаряд для гаубицы»{624}

. Первое выступление нового командующего армией перед собственным штабом 4 сентября встряхнуло войска не хуже электрического разряда: он предупредил, что неисполнение приказов будет караться расстрелом и что 5-я армия должна готовиться к главному своему сражению. Однополчане жалели казненных, однако необходимость крайних мер под сомнение практически не ставилась. Бывший жандарм Жюль Аллар, призванный в ряды военной полиции, вместе с капелланом и юристом сообщил одному из обвиненных рядовых о вынесенном смертном приговоре. Затем все трое присутствовали при казни. Аллар отчитывался лаконично: «Отказался от повязки на глаза. [Расстреливаемый] сам отдал команду стрелять; доктор удостоверяет смерть. Для него умереть оказалась достойнее, чем жить»{625}.

3 сентября Галлиени ненадолго оторвался от организации обороны французской столицы, чтобы встретиться с несколькими членами дипломатического корпуса, которые не бежали в Бордо{626}. Его тепло приняли американский и испанский послы – причем последний ясно дал понять, что победа Германии его обрадует. Норвежский посол не только придерживался такого же мнения, но и предлагал взять на себя роль посредника в мирных переговорах, когда немцы войдут в город.

Тем временем главнокомандующий часами просиживал в мрачном молчании у себя в штабе, размышляя о грядущем судьбоносном моменте. Вот сделанная Спирсом зарисовка из Бара-сюр-Об, куда переместилась ставка Жоффра: «Весь жаркий день с полудня до вечера Жоффр просидел в тени большого плакучего ясеня на пустом дворе школы, в которой расположился штаб. Из открытых окон классов то и дело слышались неясные голоса, время от времени звонил телефон. Иногда тишину нарушал повышенный голос офицера, пытающегося докричаться сквозь помехи на линии. Однако во дворе все оставалось неподвижным, только волны жара поднимались от широкого посыпанного гравием участка, где предавался размышлениям главнокомандующий»{627}

. Галлиени отправил Манури приказ подготовить 6-ю армию к атаке на следующий день, 5 сентября. Но осуществится ли задуманное? Примут ли участие британцы?

Прогнозы были не самые радужные. Хейг писал жене 3 сентября: «На французов совершенно нельзя положиться. Ни единому их слову нельзя верить»{628}. На следующий день он сообщил сэру Джону Френчу, что его собственный корпус выбился из сил: «Мы можем удержать позиции, но ни атаковать, ни двигаться беглым шагом не в состоянии. Прибывший Смит-Дорриен подтвердил мои слова. Сэр Дж. Ф. согласился, что войска должны немедленно отойти за Сену для переукомплектования»{629}. Как видим, спустя четыре дня после встречи, на которой Китченер требовал, чтобы экспедиционные войска сражались бок о бок с французами, британский главнокомандующий по-прежнему стремился отделиться.