Первая печать

Дочь Кьярана вздрогнула, словно желая что-то сказать или сделать, но миг спустя замерла, застыла – и в ее неподвижности все они заметили нечто кукольное, неестественное.

– Ансиль, Фиоре, – ровным голосом проговорил Теймар, не поднимаясь с колен. – Вы ничего не хотите сделать? Или мне надо особо попросить?

Фиоре растерялась, но Ансиль поняла грешника правильно – она взяла за плечи Геррета, который продолжал горько рыдать и ничего вокруг не видел, и увела его в другую комнату, шепча на ухо что-то утешительное. Кьяран шагнул к дочери, протянул руку – и тотчас же отдернул ее, не коснувшись лица Солы, чей взгляд был по-прежнему устремлен прямо.

– Она же холодная! Что ты натворил, проклятый?!

– Не я натворил… – ответил грешник со странным раздражением в голосе. – Закатайте ей правый рукав, и все сразу станет ясно. – Увидев, что книжник глядит растерянно и гневно, не собираясь выполнять просьбу, он повторил чуть жестче: – Ну же, посмотрите на ее правую руку! И быстрее, потому что я сегодня и так уже исчерпал все силы…

Кьяран не двинулся с места. На его лице опять появилось такое выражение, словно книжник спрашивал себя: «Что же я наделал, зачем впустил его в свой дом?!»

– Давай я посмотрю, – сказала Фиоре.

Не так просто было справиться со своим страхом, пройти мимо Теймара, который по-прежнему прижимал к полу странно изменившуюся руку, и приблизиться к неподвижно замершей Соле. От тела молодой женщины ощутимо веяло холодом, как будто она превратилась в ледяную статую, и Фиоре даже показалось, что кожа Солы покрыта тонким слоем инея.

Рукав ее платья чуть похрустывал…

– Ох, Создатель, что это такое?

На внутренней стороне правого предплечья Солы пульсировал знак, чем-то похожий на черную бабочку – только вот крылья этой бабочки были нарисованы резкими штрихами-иглами. Рисунок выглядел не плоским, а объемным… и весьма неприятным.

Фиоре показалось, что если она прикоснется к нему, то поранится.

– Это дьюс, – сказал грешник. – Но не целой книги, а какой-то страницы… быть может, даже нескольких строчек. Не очень сильный, но вредный.

Игольчатые крылья дрогнули, словно жутковатое создание захотело взлететь. От Теймара веяло морозом, а вокруг башмаков Солы постепенно нарастали кристаллы льда – в дом пришла зимняя стужа.

– Если вы внимательно пролистаете все книги в хранилище, то сумеете обнаружить ту, из которой он сбежал, – продолжил грешник. – Впрочем, этим можно заняться и потом. Кьяран, в доме найдется какой-нибудь сосуд с плотно закрывающейся крышкой? Желательно, чтобы она завинчивалась.

– Я сейчас… – пробормотал книжник и скрылся из вида. Фиоре осознала, что уже некоторое время стоит неподвижно рядом с Солой и что ей очень-очень холодно. «Еще немного, и я примерзну к полу, – подумала она. – Это какая-то печать?»

– На людей печати не действуют, как и на фаэ, – проговорил Теймар, словно прочитав ее мысли. – Но в ней сидит малый дьюс, поэтому о правилах можно забыть… Если ты останешься стоять там, ничего страшного не случится – просто немного замерзнешь. Отойдешь – и все пройдет.

– Потерплю, – ответила она. – Так ты нарочно заморозил дьюса?

– Это сложно, зато безопасно для Солы… – Грешник вдруг умолк. Фиоре не хотелось верить, что он избрал бы более простой путь, окажись на месте Солы кто-то другой. – Надеюсь, Геррет ничего не понял.

Черная бабочка снова шевельнула крыльями.

Фиоре лишь сейчас начала понимать, что произошло: хоть Кьяран и гордился тем, что его лавка содержалась в образцовом порядке, на самом деле гордиться было нечем, поскольку с некоторых пор в теле его дочери жил беглый дьюс. О подобном не писали в книгах, и у Фиоре были все основания предполагать, что ее опекун тоже ничего не знал. Выходит, зловредный характер Солы был связан именно с рисунком на ее предплечье?

«А ведь я знаю, как это произошло!»

…В дождливый день они вдвоем приволокли в книгохранилище несколько одеял и устроили себе гнездышко между двумя шкафами, прямо на полу – там, где на каменных плитах танцевали разноцветные солнечные зайчики. Фиоре быстро попала под очарование этого мельтешения красок и далеко не сразу заметила, что Сола застыла над книгой, будто погруженная в раздумья.

«Сола, что случилось?»

«Не твое дело, – после длинной паузы ответила девочка, и голос ее звучал непривычно низко и грубо. – Сиди да помалкивай, дармоедка».

Ей было семь лет, Соле – семнадцать.

До этого они называли друг друга сестрами…

Кьяран вернулся, неся пустую чернильницу с крышкой.

– Очень хорошо, – сказал грешник. Его лицо было серым, словно припорошенным пылью, но голос оставался спокойным и ровным. – Придержите ее. Я сейчас сниму печать холода… Фиоре, ты сумеешь собрать дьюса? Представь себе, что это обычные чернила.

– Я смогу, – ответила она, хотя вовсе не была в этом уверена. – Действуй!