Перворожденная

– Из моравского храма. Расспроси его. Он сказал, что несколько месяцев назад верховный жрец дал ему поручение к последователям Хаоса в Богемии. Он возвратился совсем недавно, нашел алтарь разрушенным и поспешил к брату Заточенных богов с поклоном и важными известиями. Мне доложили о нем только что. Маги подтвердили – он наш верный аколит.

Зафир нахмурился, сел.

– Пусть приведут сюда, – распорядился он.

Щуплый сутулящийся мужчина с острым носом и дрожащими руками вошел в шатер и немедленно пал ниц перед Зафиром.

– Встань, – велел чародей. – Можешь говорить.

Мужчина поднялся, но было видно, что его так и тянет бухнуться обратно на колени. Ноги тряслись, взгляд не отрывался от пола.

– О великий! Выражаю скорбь о гибели твоего преданного раба и моего господина Тибора. А еще пе-передаю то, что мне было поручено.

От волнения у него пересохло горло, пришлось невежливо откашляться.

– В Богемии, – продолжил он, запинаясь, – живут ревностные служители Заточенных богов. Они поддерживали твоих братьев, великий, пока не был воссоздан наш храм, и все годы после. Тайный лесной алтарь возле Праги давал богам необходимую пищу…

Зафир подался вперед, сжимая подлокотники маленького дорожного кресла.

– Что ты сказал?!

От неожиданности служка икнул и едва не рухнул к ногам чародея. Заранее подготовленная речь развалилась, как не укрытая от ветра скирда.

– Не-необходимую пищу. Я, когда… когда вернулся, смотрю, нашего алтаря нет… а у них – есть. Мы… мы могли бы продолжить служение там. Временно. Жрецы велели принести эту весть тебе, о великий.

Он все-таки не выдержал и упал, стукаясь лбом о дощатый настил, застеленный ковром. Чернобородый колдун поднялся, поманил к себе бритоголового воина.

– Прикажи собрать всех магов, что у тебя в распоряжении. Мне надо быстро попасть в… как ее, Хаос вездесущий… Прагу. А ты, – обратился он к распростертому мужчине, – им поможешь.

Ездить верхом Зафир не любил. Как и всякая другая зависимость от живых смертных существ, перемещение в седле его раздражало. Но иногда без лошадей было не обойтись. Путь от пражских пригородов в глухую чащу оказался не близок; брандеец отправился туда с утра, с четырьмя сопровождающими. Двое – обычные люди, третий – местный жрец Заточенных богов. Половину его лица покрывали шрамы, оставленные когда-то огнем, левый глаз заслоняла широкая повязка. Четвертый был магом. На вид не старше сорока, однако истинный возраст, скорее всего, превышал видимость лет на двадцать. Маг сохранил и стройную, прямую фигуру, и крепкие руки; коротко стриженные волосы едва тронула седина. Одеждой ему служила не мантия, а городской костюм: серые штаны, темно-оливковый колет, сапоги дорогой выделки и недлинный, отороченный мехом плащ с прорезями для рук. Смотрел чародей жестко, цепко и очень тяжело. В этой четверке он, безусловно, являлся самым опасным.

До места добрались, когда солнце коснулось горизонта. В отличие от северных территорий русичей, где до сих пор лежал глубокий снег, тут весь день в воздухе ощущалось весеннее тепло. На деревьях проклюнулись крохотные почки, а первоцветы усеивали луга в предгорьях и на равнинах.

Но поляна, на которой возвышался серый камень в половину человеческого роста высотой и в полтора – длиной, была мертвой. Ни единой травинки на плотно утоптанной, несмотря на мартовские дожди, земле. Почти идеальный круг сосен, чьи стволы изъедены суровым дыханием Хаоса, а в центре – вожделенный алтарь. Не столь мощный, как в храме, но сегодня для целей Зафира его достаточно, а после в этот камень вложат так много, что его сила увеличится в сотни раз.

Те, кому предстояло напитать черного колдуна, две жалкие фигурки, избитые и связанные, валялись у ног охраняющих. Небольшая кавалькада, состоящая из людей и орков, прибыла минут на двадцать раньше и ожидала появления высоких гостей. Голоса Юргнорда и Дарнара звучали здесь гораздо глуше, чем в Моравии, но все собравшиеся уловили их повеление. Едва Зафир сошел с коня, перед ним склонились и жрецы, и простые посвященные.

– Начинайте! – Он нетерпеливо махнул рукой, и каждый человек и нечеловек в готовящемся спектакле занялся своим делом.

Кто-то запалил факелы, устанавливая их по кругу, кто-то начал положенный обряд, кто-то направился к двум пленникам. И опять – никакого пения, никаких долгих церемоний. Молчание, треск огня, дымные язычки, взмывающие в вечернее небо, и ритуальные ножи в руках служителей. Единственный слышимый звук – крик первой жертвы, но и тот длился всего миг. Ладонь верховного жреца поймала вопль и исторгла вместе с отходящей душой.