Первые леди Рима

Наш Принцепс часто, оказывая давление, просил из Дома, чтобы Сенат удовлетворился наказанием сен. Пизона Старшего и пожалел его жену, как он пожалел его сына М[арка], и умолял сам за Планцину по просьбе его матери, представившей ему справедливые резоны для удовлетворения ее просьбы… Сенат считает, что для Юлии Авг[усты], которая сослужила государству величайшую службу, родив нашего Принцепса, а также благодаря ее великим услугам мужчинам любого уровня, и которая справедливо и заслуженно может иметь право просить Сенат, но которая пользовалась этим влиянием умеренно, а также с высшей почтительностью к матери нашего Принцепса, поддержке и опоре, он должен выразить согласие и решает, что наказание Планцины следует отклонить.[340]

Эти несколько строк, написанные на бронзе, — одно из самых важных свидетельств статуса Ливии в римской общественной жизни. Хотя было бы неразумно считать, что высокопарные речи Сената, касающиеся ее «влияния» на Сенат, следует принимать за чистую монету — как женщина, она все-таки не могла войти в палату — они доказывают, что сенаторы, по крайней мере публично, озвучивали идею, что Ливия могла обладать такой властью, если бы захотела.[341]

Слова «великие услуги мужчинам любого уровня» также предполагают реальное свидетельство влияния Ливии, подчеркивая ее текущую роль как могущественного связующего звена за спиной имперской бюрократии.

В целом строчки укрепляют тот идеал, о котором публике напоминают посвященные ей после смерти ее сына Друза статуи, так как Ливия «послужила» государству, дав жизнь принцепсу

— таким образом, ее служба сравнялась со службой, осуществляемой великими государственными мужами и полководцами. Короче, они не оставили места для сомнения, что политическое влияние Ливии, пусть даже до некоторой степени лишь символическое, принималось очень серьезно.

«Tabula Siarensis»

утверждает, что Ливия, Антония, Агриппина Старшая и младшая сестра Германика Ливилла — хотя их на деле и не допускали в Сенат — были вовлечены в процесс составления краткого списка похоронных почестей для Германика. Тиберий имел финальное слово, и Сенат по-деловому разослал указание всем римским колониям и городам с самоуправлением, что в честь Германика должны быть построены три арки: одна в горах в Сирии, где Германик последний раз занимал место командующего, одна на берегу Рейна, возле памятника, воздвигнутого в память о его отце, Друзе, и одна в самом Риме, возле портика Октавии и театра Марцелла.

Хотя до этой даты триумфальные арки возводились только для мужчин и по четким правилам, кому позволено появляться на них, был издан декрет, что на римской арке будет установлена статуя Германика в победной колеснице в обрамлении статуй одиннадцати членов его семьи, включая его родителей, жену Агриппину и всех сыновей и дочерей — отражая участие всей семьи в реальном триумфе Германика 17 года н. э. Арка стала также первым примером женских статуй, помимо статуй Ливии и Октавии, поставленных внутри самой столицы.[342]

Несмотря на обещание такой революции, SC напоминает нам и о другом. Восхваляя вдову Германика Агриппину, его мать Антонию и сестру Ливиллу за сдержанность при столь тяжелой утрате и отдавая в то же время должное Ливии за обучение покойных сыновей, табличка повторяет набор хвалебных эпитетов: Агриппина — плодовитая жена, Антония — целомудренная вдова, а Ливилла — послушная дочь и внучка: