Первый среди равных. Повесть о Гракхе Бабёфе

Что касается директора Барраса, то он предпочел промолчать. Ранее содействовавший побегу Друэ, теперь он сделал всё для спасения своих старых друзей Тальена и Фрерона; и, разумеется, не из чувства дружбы, а исключительно руководимый инстинктом самосохранения.

20

Клод Жавог был одним из тех «железных комиссаров» Конвента, на плечах которых держалось Революционное правительство II года. Суровый и неподкупный, беспощадный к ажиотёрам и спекулянтам, друг и защитник санкюлотов, он твёрдой рукой проводил экономическую и социальную политику якобинцев в Лионе и Сент-Этьене. Заставляя платить богачей, он заботился о нуждах бедняков и, оперируя огромными суммами обложений, сам остался бедняком. Его любил народ и ненавидели собственники. Жавог чудом уцелел в термидоре и в прериале. Теперь, используя подходящий случай, враги решили свести с ним счёты…

…Жавога задержали вдалеке от Гренельского лагеря, в Монруже, где он зашёл в кафе, чтобы подкрепиться и отдохнуть. При обыске в его кармане был обнаружен перочинный нож; этого оказалось достаточно, чтобы написать в протоколе: «Гражданин Жавог задержан с оружием в руках». Подобная фраза означала смерть…

…Когда осуждённых вели на казнь, в толпе многие узнавали «железного комиссара».

— Смотрите, это депутат Жавог, наш защитник!

— За что же его хотят убить?

— За правду!..

Кто-то не выдержал и громко крикнул:

— Это кровавая бойня! Здесь истребляют честных граждан, подлинных патриотов!..

Конвойный полоснул смельчака саблей по лицу……Перед расстрелом их выстроили во рву. Жавог запел:

Вперёд, сыны отчизны милой!День нашей славы наступил…

И двадцать два голоса дружно поддержали припев «Марсельезы»…

Рука офицера, подававшего знак солдатам, судорожно застыла в воздухе: он никак не мог её опустить…

21

В Вандоме заключённых разместили в здании прежнего аббатства, превращённом в тюрьму. Здесь же должны были проходить и судебные заседания.

Но заседания начались не скоро — только через полгода после того, как Верховный суд взял дело Бабёфа в свои руки.

Главный обвиняемый постарался, чтобы эти полгода не пропали для его друзей понапрасну.

Прямо удивительно, как умел этот никогда не сникавший боец, даже находясь в тюрьме, в условиях бдительнейшего надзора и строгой изоляции, отыскивать единомышленников, устанавливать с ними связь и делать свой голос слышимым для сотен и тысяч людей там, на воле!

В Вандоме судьба вывела Бабёфа на Пьера Эзива, якобинца, видного патриота департамента, который поселил у себя на квартире семью Бабёфа и стал издавать специальный листок, статьи для которого писал сам заключённый трибун. Хотя подобная смелость не прошла Эзину даром — вскоре предписанием властей он был выселен за десять лье от Вандома, а затем и арестован, — но до этого Бабёф в сотрудничестве с ним успел сделать многое. Именно в газете Эзина была помещена декларация, в которой подсудимые выражали коллективный протест против незаконной передачи их дела в Верховный суд. Этой декларации Бабёф придавал большое значение. Стремясь сделать её достоянием широкой общественности, он добивался даже, чтобы она была опубликована и в столице. Разоблачая махинации правительства и выявляя их подоплеку, обвиняемые требовали — поскольку Друэ, из-за которого затеялась вся история, оказался вне сферы досягаемости юстиции — передать их дело обычному суду. Верховный суд отклонил протест, отклонил и второй, последовавший за первым.

Арест Эзина не привел к ликвидации его газеты: она продолжала выходить за подписью «гражданки Эзин», жены редактора, и столь же смело публиковала «мятежные» материалы. Газета имела широкое распространение не только среди граждан Вандома — её сотнями конфисковывали у солдат, размещенных в городе.

А в 1815 году Эзин напишет и издаст стихи, посвященные памяти Бабёфа, и начнёт их словами:

«Придёт день, когда народ отомстит за тебя…»

22

Судьба подсудимых решалась коллегией присяжных заседателей: от их ответа на вопросы, поставленные судом, зависел приговор. В вандомской судебной процедуре должно было участвовать шестнадцать присяжных, кандидатуры которых выдвигались по департаментам; однако по закону обвиняемым предоставлялось право немотивированного отвода определённого числа кандидатур. При умелом использовании этого права достигались важные результаты: достаточно было добиться, чтобы четверть состава присяжных благоволила к подсудимым, и козни врагов расстраивались, исчезала угроза рокового приговора.

Но добиться этого было нелегко; Бабёф тщательно обдумывал список присяжных, а остальные боролись за его претворение; борьба оказалась длительной и завершилась частичным успехом — по крайней мере, на троих из шестнадцати можно было рассчитывать; четвёртый оставался под сомнением…

23

Много времени уходило на письма.