Первый ученик

- К чему вы это все? - удивился математик. Встал, сошел с кафедры и качнулся. Он опять был пьян, но гимназисты за последнее время уже привыкли видеть его в таком состоянии да и знали - последние дни Адриан Адрианович в их гимназии. Когда-то посмеивались над его нетрезвым видом, а потом и смеяться перестали… Любили его. Не за пьянство, конечно, а за то, что предмет свой вел он, не в пример другим, замечательно. Придет, бывало, в класс и начнет рассказывать, объяснять, да так увлекательно, так понятно. Знали гимназисты математику крепко, учились у Адриана Адриановича на совесть. Да и справедлив он был. Если распушит - значит, за дело. И это понимали, это ценили.

- Вот это учитель, - говорили о нем, - не то, что Швабра.

А когда Адриан Адрианович запил что называется горькую, ребята только головами покачивали. Правда, дисциплина стала хромать, стали гимназисты помаленьку злоупотреблять нетрезвым состоянием математика и позволять себе на его уроках то, чего раньше никогда не позволяли. Впрочем, границ не переходили, уважения к прежним заслугам учителя не теряли.

- К чему вы мне все это про Токарева рассказываете? - повторил свой вопрос Адриан Адрианович, глядя воспаленными глазами на Самохина. - При чем тут ворота и колокольчики?

- А к тому, - сказал Самоха, - что Мухомору меньше пятерки и не поставишь. Правда? Если бы я был учителем, так я бы ему полный ранец пятерок насыпал. Понимаете? - разошелся Самохин, благо, что пьяный Адриан Адрианович его не останавливал. - Понимаете, Мухомор у меня пятерки мешками домой таскал бы:

- А если мешок с дырочкой? - попробовал сострить Амосов.

Самохин нашелся, ответил:

- Через дырочку одна пятерочка выскочила бы и тебе, подлизе, досталась.

Почти весь класс засмеялся. Не мог удержаться, от улыбки и математик.

- Довольно, довольно, - стал успокаивать он Самохина. - Об одном жалею - сами вы пятерок не получаете. А когда-то… Эх, Самохин, Самохин, сколько я на вас надежд возлагал! Сколько я вас уговаривал: «Учитесь». Из вас бы второй Пифагор вышел. А теперь что? Ну что? Что, спрашиваю я, из вас будет?

Самохин нашелся, ответил:

- Учился и я когда-то…

И добавил:

Дела давно минувших дней,

Преданья старины глубокой.

- Адриан Адрианович, - поднялся вдруг с места Корягин, - давайте сегодня не учиться.

- Что? - удивился тот - Что вы глупости говорите?

- Не учиться, - повторил Корягин. - Честное слово, сил нет. Смотрите, на дворе что делается. Солнце, небо… Давайте разговаривать.

- Бросьте, пожалуйста, - возмутился математик. - Какие могут быть разговоры во время урока? Тут год учебный кончается, а он с разговорами. Кстати, идите-ка к доске. Я вас давно собирался спросить.

- Ну вот, - опешил Коряга.

- Не надо, - поддержали другие, - дайте ему свободу.

- Чего - не надо? Какую свободу?

- Да заниматься не надо, - загорланили в классе. - Все равно послезавтра годовые отметки раздавать будут. Неужели вам жалко хоть один день в году просто поразговаривать с нами? Расскажите что-нибудь интересненькое, веселенькое.

- Да о чем разговаривать-то?

- Все равно о чем, лишь бы не учиться. Глядите, вон Лобанова уже ко сну клонит.

- То-то у него и двойка по алгебре, - вздохнул Адриан Адрианович.

- Расскажите что-нибудь из вашей жизни, - осторожно попросил Медведев. - Что вы делали, когда были маленький?

Математик распушил бороду и изумленно смотрел на класс.

Самоха спросил:

- Адриан Адрианович, вы были маленький?

- Нет. Вот так с бородой и родился. Что ты глупости спрашиваешь?

- А правда, что есть женщины с бородами? - спросил Коряга. - Даже в «Ниве» такая была нарисована. Сама женщина, а сама с большой бородой.

- Да что вы с ума сошли, что ли? - растерялся математик. - Что с вами сегодня? Не узнаю вас. Ну пошутили и довольно. Возьмемся за дело.

Но в классе продолжали шуметь. Точно весенние воды пробились сквозь кору льда и неудержимо ринулись на просторы.

- Тише! - вскочил Самохин. И, сделав строгое лицо, он сказал серьезно: - Вот этак, Адриан Адрианович, они мне весь год заниматься не давали. Честное слово. Сосредоточишься, соберешь мысли в кучу, а они балды-балды, ту-ту, ту-ту, тара-тара. Разве можно при таких условиях «пифагоровы штаны» решать? Ни одной «штанины» не решишь.

Математик - его тоже разморило теплое солнце - хотел рассердиться, но не сумел. Цепкая лень и зевота взяли и его в свои руки. Поддался общему настроению и сказал только:

- А о своей жизни что я вам расскажу? Ничего вы не поймете. Видите вот перед собой нетрезвого учителя. А почему? Почему это? Разве вы поймете? Разве вы поймете, как я дошел до этого? Вот последний урок даю я вам и больше не увидимся. Вы думаете, мне как? Легко?

В классе насторожились. Мухомор осторожно спросил:

- А зачем вы, Адриан Адрианович, пьете?

- Сядь-ка ты на место, - обрезал Мухомора учитель, но сейчас же сказал мягко: - Долго это объяснять. Вы не поймете. Это глупо пить. И вовсе я не пьяный. Дураки вы все, - крикнул вдруг Адриан Адрианович. - Невежи! Кто вам позволил разговаривать так со мной?

Крикнул и сам понял, что неуместен его крик.