Первый удар

– Мой господин дайме, Симадзу Есимото, – промолвил он на безупречном французском, глядя послу прямо в лицо, – соизволяет посланникам бангайкокудзин быть представленными к его двору через три дня от сегодняшнего, в полдень.

Он протянул – не графу, а опешившему Эдмону, – крест– накрест перетянутый ало-белыми лентами сверток.

– В ознаменование чего передает сей великодушный дар, – закончил нихонец.

Только по привычке секретарь смог ответить ему молчаливым поклоном. Нихонцы разом, как солдаты, повернулись кругом и двинулись прочь – не прощаясь.

– Хм, – нарушил молчание де Сегюр. – Возможно, нихонцы – не такие варвары, как мне показалось. Получить приглашение, чтобы вручить верительные грамоты, сразу после прибытия… весьма, весьма…

Эдмон недоверчиво покосился на посла. Всякий раз, как секретарю казалось, что он привык к хозяйским глупостям, граф открывал в себе новые глубины идиотизма. Чтобы доставить приглашение с такой издевательской точностью, нихонские филеры должны были следить за путешествием незадачливых чужеземцев от самого порта. И ничего не сделали, чтобы избавить французов от унижений – безразличие попросту оскорбительное!

– Да! – Посол обернулся к секретарю. – А что он ввернул за словечко такое… зубодробительное?

Секретарь покачал головой.

– Я знаю, – несмело промолвил Ривароль. – Так здешние называют… ну, чужаков. Не всяких, а как бы это… нежеланных. Диких. Португальцы, например, или русские – те просто «чужеземцы». А мы с англичанами – бан-гай-коку-дзин. Варвары.

Эха в преддверном зале не было. Совсем. Подошвы глухо стучали по отполированным до блеска половицам, но и только – звуки гасли, не распространяясь, отчего каждый слышал только свои шаги. Казалось, что собравшиеся на аудиенцию у князя скользят по глянцевому полу, точно капли дождя по оконному стеклу. Фигуры самураев походили на шахматные – стилизованные, угловатые.

Все географы, чьими трудами секретарь зачитывался по ночам в неделю перед отъездом, в один голос твердили, что нихонцы не любят монументальных зданий – дескать, подверженные землетрясениям, тесные и многолюдные Родные острова непригодны для строительства Пантеонов и Акрополей. Наверное, ученые общались с какими-то другими нихонцами – а может, мстительно подумал марселец, и вовсе никогда не выезжали за пределы Иль-де-Франса. Дворец удельного князя Нефритовых островов вблизи походил на помесь Бастилии с Версалем. Обманчиво стройные башенки вблизи оборачивались чудовищными бастионами. Даже если бы противник сровнял с землей крепость, что прикрывает вход в гавань Хисуириуми, дворец еще долго смог бы отбивать атаки – и отвечать канонадой, потому что пушки между хрупких, вычурных стенных зубцов выглядывали совсем не потешные. И все во дворце носило отпечаток того же безумного стремления к грандиозному, в то время как привычка и внутренняя склонность тянули мастеров следовать образцам, выработанным за века стеснения и ограничений.

Зал, который Эдмон про себя именовал «тронным», тянулся вдаль, насколько хватало глаз. По сравнению с ним преддверный зал (располагавшийся, по нихонским понятиям, во дворе – хотя, чтобы попасть сюда, граф де Сегюр и его спутник проделали долгий путь по галереям и коридорам замка) казался немного тесноватым. Впрочем, при иных обстоятельствах бесконечные ряды лаковых колонн действовали бы марсельцу на нервы. Ворота, отделявшие внутреннюю часть дворца от преддверия, носили имя «Золотых», хотя выкрашены были карминным лаком – это кованые иероглифы на столбах блистали золотом. На поперечной балке письмен не было; там сиял маленьким солнцем простой герб княжеского рода: крест, вписанный в круг.

Граф де Сегюр, вероятно, полагал возможным поразить диковатых туземцев, когда одевал этим утром лазурный с золотом парадный мундир полковника Королевской гвардии. Секретарю казалось забавным и характерным, что, испытывая бесконечное презрение и ненависть ко всем затеям корсиканского выскочки, граф тем не менее обеими руками держался за свой потешный чин, полученный только благодаря стремлению Протектора умаслить старую аристократию, которую сам же регент отодвинул от кормила власти. Офицеров Королевской гвардии в Версале и около мелькало так много, что из них одних можно было, наверное, составить армию, и редко кому из них приходилось задуматься – почему их терпит рядом с собою регент, прославленный полководческими талантами? Граф де Сегюр, по крайней мере, носил чин полковника без лишних рефлексий и не задавался вопросом, каким полком ему командовать.