Первый в списке на похищение

Вопрос для подполковника был неожиданным, он вздрогнул, приподнял плечи, словно бы собирался от чего-то защищаться, предупреждающе выставил перед собой руку, глаза у него, как у китайца, втянулись в кожаные мешочки, их не стало видно, одно крыло носа брезгливо приподнялось. Да, у Келопова был брат, которого он не указывал в своих документах, – Володька. По кличке Клоп. Но у него и фамилия была другая, материнская, и прошлое он имел такое, за которое Келопова наверняка погнали бы из органов – слишком много Володька наследил.

А так, это был парень как парень – «шебутной, знал кучу анекдотов, лихо водил машину, если бы не уголовные заслуги – был бы известным автогонщиком, – и ныне Володька занимался тем, чем и раньше. Ныне таким ребятам созданы все условия для успешной деятельности.

Но не может быть, чтобы Клопа засекли.

– Нет, майор, у меня брата, – ответил подполковник Келопов.

– Точно нет?

– Точно.

– Что, майор, имеется информация или родился какой-нибудь план, кхе-кхе? Либо возникли особые соображения? – Зверев задумчиво постучал пальцами по столу. – А?

– Разрешите доложить об этом позже.

– Разрешите, разрешите… – раздраженно пробормотал генерал.

«Ни фига у вас нет, – успокаивая себя, подумал Келопов. – Володьку вы никогда не поймаете, у него прекрасная крыша и высокая государственная защита – Полина. Полинина крыша, пожалуй, повыше будет, чем у этого попугая с лампасами – настоящая генеральская, не с какой-нибудь одной звездочкой на погоне. Даже если меня и выпрут из милиции, я уже никогда не пропаду, не сдохну – титями-митями я обеспечен на всю жизнь».

– Не хочешь говорить, Келопов, не надо, – Зверев вздохнул, – передаю тебя коллегам с Лубянки.

Он набрал номер вертушки генерал-майора Иванова, и через десять минут машина увезла потного, с замкнувшимся испуганным лицом Келопова в «домик на горке», как называли здание бывшего КГБ.

– Ну чего там у тебя было, майор, выкладывай! Что за подозрения? – Зверев приподнял одну бровь – здоровую, мохнатую, как сапожная щетка, мягкую, из-под брови на Волошина глянул молодой и задорный, будто у пионера, глаз.

«А он совсем не старый, не такой, каким иногда кажется, – невольно отметил Волошин, – побрить, почистить, прокупоросить – совсем молодой дядек получится, с жениховскими, достоинствами – хоть сейчас сажай на бабу».

– Ну! – подогнал Волошина генерал.

– Видел я одного великовозрастного качка, охранника, – там, в доме около телефона-автомата в квадрате Жэ, – он как две капли воды похож на Келопова. Ну просто вылитый Келопов!

– Это еще ни о чем не говорит. А может, тот, кого ты за качка принимаешь, – обычный огородник, специалист по огуречной рассаде. Или с бывшими пионерами собирает металлолом. Себе на памятник. Планирует на собственной могиле мавзолей отгрохать. Из черного карельского чугуна. И о Келопове слыхом не слыхивал, кхе-кхе, а?

– Все допускаю. Но раз возникло сомнение, его надо высказать.

– Верно. Задержать бы того качка для проверки документов.

– Нет ничего проще. Главное, чтобы он вышел за забор.

– Вот именно. А если он не выйдет? Сунуться туда – частная собственность, права человека, интересы хозяина и так далее – весь дерьмом будешь измазан. Подослать участкового? А если там действительно, как мы предполагаем, малина? Парню ухватом проломят голову и спустят в унитаз. М-да. Понапринимали зак-конов, эт-твою! Законодатели! Скоро милиция не то чтобы стрелять из пистолетов – пукать из собственных задниц будет опасаться: а вдруг пук попадет в лавочника, в огородника, в самогонщика и вообще – в частную собственность! Вот времечко наступило!

– А что делать?

– Что, что… Один пишем, два в уме. Держи этого качка на примете. Скоро все узнаем, все-е-е…

20 сентября, среда, 21 час. 20 мин.

Высторобец, проехав несколько остановок на метро, вышел на бывшей площади Дзержинского, мрачно глянул на затененное, без единого светящегося окна здание, потом на гранитный кругляк, оставшийся от памятника первому чекисту, сплюнул себе под ноги и двинулся по молчаливо-гулкой полупустой улице в глубину квартала, в сторону строений бывшего ЦК партии.

Пустынно как-то стало в городе в вечерние часы: чуть смеркнется – и люди уже забиваются в свои дома, в квартиры – боятся. Если раньше в городе звучало в год два выстрела и вся московская милиция немедленно переходила на казарменное положение, стараясь отыскать того, кто так необдуманно нажал на пистолетный курок, то сейчас в Москве два выстрела раздаются каждую минуту, и никому до этого нет дела.

Он шел по асфальтовому гулкому проулку и слушал свои шаги, звук их был каким-то мокрым, словно он шел по болоту, по воде, как библейский святой. Высторобец искал место, где можно было бы остановиться, присесть, перевести дух. Два трупа за один вечер – дело нешуточное, нужно было отдышаться.