Первый в списке на похищение

Хоть и развелось в последнее время много разных шалманчиков, бистро, баров, ресторанов и вообще обычных забегаловок – все, конечно же, валютные, у всех эксклюзивное право на увеселение клиента, – ан нет, не – то чтобы «эксклюзив», простая пивнушка даже не встречается. Только коммерческие ларьки, заставленные сомнительной выпивкой, с небритыми рожами, настороженно выглядывающими в смотровые – то ли для отпуска товара, то ли для пулемета – бойницы.

Эх, была когда-то родная «яма» на Пушкинской улице – милое душе и желудку пивное заведение, – была да сплыла, нет сегодня «ямы». С «ямой» исчезло и прошлое.

В пустом проулке, по которому он сейчас шел, остра пахло бензином, дома были угрюмы, как скалы, потертости на стенах казались налетами гнили, плесень – ржавчиной, временами бензиновый дух перебивал запах тлена – в этих домах были сырые подвалы.

У двери, над которой горела неоновая вывеска с полуабстрактным изображением, похожим на смятое утюгом сердце, он остановился, нерешительно взялся за витиеватую, начищенную, как труба у музыканта, медную ручку, но дверь открывать не стал – ему непонятно было, что это – ресторан, бардак или танцевальный зал для прыщавых мальчиков, ищущих приключений.

Его засекли с той стороны двери – то ли через потайной глазок, то ли телевизионная машинка была вмонтирована под козырек входа, – дверь открылась и на пороге появился щекастый молодец в фирменном бордовом пиджаке с золочеными пуговицами. «Холуй местного значения, вышибала, – определил Высторобец. – Типичный качок. Думает, что он владеет каратэ, а на самом деле умеет лишь давать щелчки в лоб пацанам, которые моют окна автомобилей».

– Ну что? – осведомился щекастый. Откормлен он был на славу, как кабан к октябрьским праздникам.

– Чего, чего… Да ничего! Знаешь такой анекдот? Пиво холодное есть?

– Есть, – несколько опешив от такой речи, ответил вышибала.

– Какой марки?

– «Будвайзер».

– Светлое, темное?

– И то, и другое.

– Годится, – сказал Высторобец и шагнул вперед, в дверь. Подумал, что если этот щекастый пиджак вздумает задержать его, то лечение этого холуя обойдется владельцу ресторана дороже всей утвари, которой напичкано это помещение. С трех ударов Высторобец переломит пиджаку челюсть – чтобы ел поменьше, отобьет почки – чтобы сортир посещал почаще, и сделает кое-что еще – чтобы за девками не бегал. А то небось всю округу уже перепортил.

Хоть и тупой был пиджак, а все понял – наверное, Высторобца выдали глаза, глаза богатого человека, знающего, как надо обращаться с холуями. Красный пиджак, естественно, должен был спросить, есть ли у Высторобца деньги – несмотря на то что у Высторобца глаза богатого человека, а одежда – увы, одежда подкачала, – но вышибала поприкидывал у себя малость в уме различные варианты и не задал своего поганенького вопроса. Если бы задал – Высторобец выколол бы ему глаза. И ни один человек, даже если в охране этого заведения находился Чак Норрис или Жан Клод ван Дамм, не сумел бы задержать его.

Наверху, рядом с раздевалкой, располагался буфет – черная стойка, украшенная флажками разных стран – «интернэшнл», значит, зеркала на стене, дорогие напитки – от банановой водки «Кеглевич», «Кампари» и «Баллантайнза» до немецких сладких ликеров, перцового «Абсолюта», мартини и семизвездной греческой «Метаксы». Из буфета вниз, в тускло освещенный красным подвал, вела крутая деревянная лестница с блестящими поручнями.

«Бордель, явно бордель, – отметил про себя Высторобец, – красные фонари, девицы в комбинашках, а под комбинашками – ничего, холодное шампанское в ведрах, блуд и крепкий алкоголь».

– А внизу что, ресторан? – спросил он громко.

– Ресторан, – нехотя ответил качок.

Ага, налево, значит, ресторан, направо – бардак. Высторобец пошел налево: хотелось есть, хотелось пить, усталость душила его, ноги гудели – руки были нормальные, хотя и вялые, а ноги гудели тяжело, саднили, словно в них был поражен грибком мозг, либо его вообще выкачали из костей.

Ресторан был пустой, только за одним квадратным, на двоих, черным столиком теснилось человек пять громко, голосых иностранцев с высокими узкими бокалами пива в руках. Высторобец сел за один такой столик, под самый светильник, так, чтобы свет бил ему в макушку, а лица не было видно.

Голенастая девочка-официантка в черных колготках и черных, очень коротких, больше похожих на женские трусишки шортиках положила перед ним тяжелое, в роскошной шевровой папке меню.

– У нас сегодня мало народу, – сказала она – сказала, похоже, лишь для того, чтобы что-то сказать: это было видно и без нее. – А вчера было много, вчера у нас выступали цыгане.

«Цыгане. Только этого для полноты счастья не хватало, – угрюмо подумал Высторобец. – Вначале цыгане, конечно же, спели и сыграли на гитаре, станцевали, выполнив полный репертуар, а потом их препроводили на кухню, где пустили на еду: одних на антрекоты, других – на азу с бефстрогановом, третьих – на лягушатину, – он усмехнулся и углубился в меню. – А лягушатину действительно надо заказать, если она тут есть».