Песенный мастер

Майкел поднялся, после чего поднялись с мест и все остальные, а когда он вышел из помещения, тут же начались десятки разговоров. Киа-Киа стало смешно от того, как эффективно Майкел завоевал всех своей теплотой и непреднамеренностью. Неужели все они забыли, что этот человек убил мириады других людей на сожженных им мирах, что только грубая сила и бессердечность привела его к власти? Но вместе с тем она восприняла то, что даже проведя подобную жизнь, Майкел был способен настолько скрыть свое коварство, что каждый в зале, кроме нее самой — нет, если честно. То каждый здесь присутствующий — думал об императоре, как о дедушке. Добром. Как о джентльмене и человеке чести. И мудром.

Ладно, оставим это сукину сыну. Он был достаточно шустрым, чтобы выжить, являясь целью номер один во всей галактике. Скорее всего, он умрет в своей постели.

— Презирать кого-нибудь — это так легко, — раздался рядом с ней голос Анссета.

Девушка повернула свое лицо к Певчей Птице.

— А я думала, что вы ушли. Что ты имел в виду, когда говорил, чтобы я слушала?

Киа-Киа сама удивлялась тому, что говорит с такой злостью.

— Потому что ты не слушала, — голос мальчика был вежливым, но она слыхала в нем нотки песенной речи.

— Только не надо этого со мной. Меня не обманешь.

— Нельзя обмануть только глупца, — ответил на это Анссет. А он вырос, отметила девушка про себя. — Ты притворяешься, что не любишь Майкела. Но из всех здесь собравшихся ты одна любишь его более всего.

Что он этим хочет сказать? Киа-Киа была взбешена.

— Неужели я похожа на убийцу? — спросила она.

— Ты получишь все, чего захочешь, — ответил Анссет. — И если тебе будет нужно, ты убьешь.

— Уже не одни только песенки, но и психология. Насколько же далеко продвинулось твое обучение.

— Я знаю твои песни, Киа-Киа, — сказал мальчик. — Я ведь слыхал, как ты поешь, когда пришла ко мне в ясли за Эссте в тот день.

— Я никогда не пела.

— Нет, Киа-Киа. Ты пела всегда. Только ты никогда не слыхала песню.

Анссет собрался уходить. Но его настроение доверенности и превосходства раздражало девушку.

— Анссет! — позвала она, и мальчик остановился, обернувшись к ней. — Тебя используют, пользуются тобой, — сказала она. — Ты думаешь, что о тебе заботятся, но они всего лишь пользуются тобой. Инструмент. Ты всего лишь глупое, ничего не понимающее средство.

Она не собиралась говорить это громко, но, отвернувшись от мальчика, увидала, что многие студенты глядели на нее и Анссета. Тогда она отпрянула от мальчика и пробилась сквозь студентов, которые были достаточно умны, чтобы ничего не говорить, но, без сомнения, дивились, с чего это ей взбрело в голову разговаривать с Певчей Птицей Майкела да еще и сердиться на него.

Одного этого было достаточно, чтобы занять студентов сплетнями на несколько дней. Но, прежде чем добраться до дверей, девушка услышала, как все разговоры стихли, и над собравшимися вознесся голос Анссета, поющий песню без слов, но говорящую — она, единственная из всех студентов знала, что это была песня надежды, дружбы и самых откровенных пожеланий. Киа-Киа замкнула свое сознание для фокусов Певческого Дома и вышла из помещения, после чего молча ожидала в фойе с охранниками, пока гид не повел их обратно.

Автобусы, принадлежащие Институту мобили, отвезли их в Принстон. Но перед тем у них была еще одна остановка в старинном городе Филадельфия, где был похищен один из их студентов. Впоследствии его ужасно обезображенное тело было найдено на берегу реки Делавер. Это был пятнадцатый случай похищения, кончающегося жестоким убийством; эти преступления давно уже заставляли Филадельфию и многие окрестные города жить в страхе. Остальные же студенты в мрачном настроении возвратились в Принстон и возобновили занятия. Только вот Киа-Киа не забывала Анссета. Никак не могла забыть. В воздухе витала смерть, и хотя Майкел не был ответственным за безумные убийства в Филадельфии, она считала, что и он сам может умереть так же жестоко. Эти жестокости продолжались уже несколько лет, после чего Киа-Киа пришло в голову, что и Анссет тоже может быть вот так же скручен и изуродован. Хотя ей было плевать на весь Певческий Дом и на Певчую Птицу Майкела, она надеялась, что прелестный мальчик, который вспомнил ее после стольких лет, сможет безопасно покинуть Сасквеханну и вернуться домой, в чистоту Певческого Дома.

А еще ее мучило то, что она учится, в то время как мир идет к великим переменам, в которых она не сможет участвовать, хотя страстно желала, чтобы события хоть чуточку ее подождали. Ей было двадцать лет — и она обладала блестящим умом, нетерпением и чувством собственной бесполезности. Однажды вечером, когда навалилась особая тоска, она даже плакала по Певческому Дому.

5