Песец

Просто в глубине души она не верила, что он может погибнуть. Он прошел четыре года войны, которых не было у землян, он пережил гъдеанский плен. Он был опытен, закален, хладнокровен, а в священном безумии – смертоносен и нечеловечески быстр. Вампира вообще нелегко убить, об этом говорилось во всех известных легендах. Правда, там говорилось и о том, что вампиры боятся чеснока… Как бы не так, она однажды склянку с димедролом об его голову разбила, когда он нажрался чеснока с десантниками и полез целоваться. Наверняка этому сочинителю легенд попались какие-нибудь вампиры-аллергики. Либо утонченные натуры, хорошо сознающие, что чеснок сильно уменьшит их шансы на интим. Но она не размышляла, насколько врут легенды. Она вообще не задумывалась на эту тему. Не ожидала, что Аддарекх погибнет, вот и все. А он взял и погиб.

Он остался лежать где-то там, на этой мерзкой планете, совершенно не нужной ни ему, ни Земле. Клара упрекнула тех, что вернулись: мол, могли бы привезти тело. Десантники увиливали от ответа, отводили глаза. Епископ сказал, что Аддарекх сам так захотел. Странное, нелогичное желание. Если только его не изуродовало так, что смотреть больно – тогда да. Она хрустнула кистью, сдержав рыдание.

Ну почему он?!

Было известно, что Аддарекх убил бесовское отродье, выползшее из пещер. Благодаря ему подтвердилось предположение, что ультрафиолет смертелен для гъдеанской нечисти, и десантники осматривали и готовили к бою кварцевые излучатели, позабытые с тех пор, как был подписан договор с Раем. Он спас Вилиса своей смертью, не дал темной мрази раздавить его душу окончательно. Сейчас парень напоминал тряпичную куклу, ему предстояло длительное лечение, но он поправится – может, даже станет прежним, веселым и язвительным здоровяком, а седина у блондинов почти не видна.

Гржельчик собирался представить Аддарекха к награде. Зачем ему теперь награда? Иоанн Фердинанд, которого он назначил своим наследником, с благодарностью взял деньги, но медаль оставил – мол, недостойно дворянина собирать чужие награды, надо заслужить собственные. Вот сиди теперь, смотри на эту медаль и плачь. Медаль есть, а его нет. Ни прядки белых шелковистых волос, ни фото – ничего. А может, и к лучшему. Хельмут нашел бы фотографию, принялся бы ездить по мозгам – кто, да что… Кому ее показывать? Детям, которых у них нет и в принципе быть не могло?

Клара вдруг подумала о ребенке. Ей бы очень не хотелось умереть вот так, зная, что после тебя никого не осталось. И нельзя тянуть с этим бесконечно. Не ждать же до пенсии, с годами здоровья и сил не прибавится. Пора. Вот Хельмут обрадуется… А служба – гори она огнем. Будет возможность, потом вернется.

Смерть Аддарекха изменила ее. И отношение к детям, и к кошкам. Кота она категорически не пускала в медблок и из комнаты гоняла. Не из какой-то особенной нелюбви к Мрланку как к личности, просто кошачья шерсть – не то, что она согласилась бы терпеть на вверенной ей территории. Чистота в помещении ясно подразумевает отсутствие в нем шерсти, и точка. Но Аддарекх любил кота, и она не смогла положить его в коридоре умирать. Принесла в медблок, устроила ему лежбище в мягко застеленном тазике, посчитала дозировку препаратов, подключила капельницу. Вилис слабым голосом процитировал строфу из «Доктора Айболита» – этот и на смертном одре язвить будет, вот кого никакие потрясения не изменят. Она не стала слушать дурака.

Эйзза вместе с младенцем приходила навещать кота – на полном серьезе, словно заболевшего родственника. Сидела, гладила поблекшую шерстку, говорила ему что-то на своем языке. Тоже дура, но добрая. И об Аддарекхе всплакнула, и кота жалеет. Клара сперва беспокоилась, что молодая мамочка по глупости своротит капельницу или еще что-нибудь не то сделает, но Эйзза печально ответила:

– Вы не волнуйтесь, я в больницах много времени провела. Знаю, как себя вести.

И Клара разрешила. Может, нежные пальчики Эйззы растормошат организм, упорно не желающий выходить из спящего режима.

Помоги ему в память об Аддарекхе, сказал Дьёрдь Галаци. И Клара загадала: если кот очнется, переназовет его еще раз. Быть ему Аддарекхом Кенцца. Сделает ему ошейник и медали на шею повесит – не лежать же им просто так. Память так память, лучше любой фотографии.

Она погасила остаток сигареты, аккуратно выбросила в урну и подошла к Эйззе, воркующей с котом. Кетреййи подняла на нее голубые глаза:

– Фрау Золинген, а Мрланк выздоровеет?

Клара коротко вздохнула. Не отвечать же, как епископ: «Все в руках Божьих». Лучше уж промолчать. Или перевести разговор на другую тему.

– Он больше не Мрланк, Эйзза. Адмирал Мрланк живой, и негоже ему икать всякий раз, как мы к коту обращаемся. Теперь он будет Аддарекх. Аддарекх Кенцца.

– Ла-адно, – покладисто согласилась Эйзза и, пощекотав кошачьей тушке тощий живот, позвала: – Аддарекх!

Опаленные усы дрогнули.

– Аддарекх? – изумленно повторила Эйзза.