Пещера Лейхтвейса. Том третий

Матрос почувствовал себя очень уютно в низенькой комнатке. Хотя она была убрана очень просто, но ее чистота и опрятность радовали сердце. Стены были увешаны картинками, изображающими большей частью сцены из морской корабельной жизни: между картинками висели три почетных диплома, заслуженных Матиасом Лоренсеном за спасение погибающих кораблей. Скоро жена его принесла дымящийся грог, кружки были наполнены, трубки задымились, и лоцман, наконец, обратился к матросу:

— Теперь, господин, вы можете говорить, если вам будет угодно.

Жестом руки он пригласил гостя сесть к столу. В ту же минуту старуха удалилась: у простого народа не принято, чтобы жены слушали разговоры своих мужей. Готлиб также хотел уйти, но остался по знаку отца.

— Мой сын, — проговорил последний, улыбаясь, — настолько взрослый, что может все слышать: я от него не имею никаких тайн.

Матрос положил ногу на ногу, глубоко затянулся и заговорил:

— Матиас Лоренсен, я справлялся о вас и узнал, что вы всю свою жизнь пользовались именем честнейшего человека, тем более жалко, что с завтрашнего дня вы потеряете право на это имя.

Старый лоцман побледнел и со смущением стал пристально разглядывать рисунок на скатерти, разглаживая ее дрожащей рукой.

— Я знаю, господин, на что вы намекаете, — проговорил он наконец после долгого молчания. — Я соблазнился выгодным делом и подписал скверный контракт. Но я поклянусь на смертном одре, что в ту минуту, когда я брал в руки перо, мне было совершенно неизвестно, какую кладь везет «Колумбус» и для какого жестокого назначения.

— Да, назначение жестокое! — воскликнул матрос, и взгляд, полный глубокого негодования, сверкнул из-под его длинных, темных ресниц. — И вы, Матиас Лоренсен, вероятно, и не подозреваете, сколько горя и страдания несет на себе этот корабль и какими проклятиями его проводят завтра в море. Пятьсот честных людей будут увезены этим кораблем в Америку. Пятьсот человек, оставивших на родине все, что им было дорого, оторванных от родной земли, чтобы быть хладнокровно выброшенными на верную смерть. Матиас Лоренсен, ответьте мне как честный человек, согласно вашим лоцманским понятиям: думаете ли вы, что такое судно может совершить благополучный рейс? Не согласны ли вы со мной, что было бы лучше, если бы «Колумбус» погрузился в морские волны и затонул?

— Да, клянусь честью, — воскликнул лоцман сильно взволнованный, в то время как лицо Готлиба также покрылось густой краской, — по моим старым понятиям о чести, которыми я руководствовался всю жизнь, с тех пор как вывожу корабли из гавани, я нахожу, что вы правы: пусть лучше «Колумбус» станет жертвой морских волн, пусть лучше останется на дне Северного моря, но не исполнит своего бесчеловечного, жестокого назначения!

— Вашу руку, Матиас Лоренсен. Я вижу, что не ошибся в вас! — воскликнул матрос. — Вы сделали глупость, но теперь поняли ее, а раскаяние — это половина вины.

— Что пользы в раскаянии, — грустно проговорил лоцман, — оно ведь не уничтожит моей подписи. Черт возьми, лучше бы мачта упала мне на голову в первую же поездку, тогда мне, по крайней мере, не нужно было бы краснеть за потерю своего доброго имени.

— Этого не будет никогда, — прервал его незнакомец, так ударив кулаком, что кружки, наполненные грогом, запрыгали по столу. — Нет, Матиас Лоренсен, ваше доброе имя останется при вас. Расскажите мне приблизительно содержание договора, который вы заключили с американцем. К чему вы обязали себя?

— Я обязался, — объяснил старик, наполнив снова свою кружку грогом, — я обязался вывести «Колумбус» с людьми и всем его грузом из устья Везера в Северное море на такое расстояние, чтобы последний опасный риф остался за ним.

— Ну так вы и сделайте то, что обязались, — проговорил матрос.

— Тогда все будет потеряно, — с сокрушением сказал лоцман. — Американец наверняка благополучно провезет по морю свою добычу. На бурю рассчитывать нельзя, потому что около двух недель у нас, вероятно, будет стоять хорошая погода. Кроме того, нельзя и желать гибели судна: на нем ведь пятьсот человек, неповинных в проклятии, тяготеющем над «Колумбусом». Они жертвы, а не виновники, и было бы ужасно, если бы они вместе с судном погрузились в море.

— Этого, конечно, нельзя допустить, — ответил матрос, — и потому выслушайте меня внимательно. Матиас Лоренсен, нет ли в Северном море, вблизи от берега, какого-нибудь опасного рифа, на котором уже потерпел аварию какой-нибудь корабль?

При этом странном вопросе старик обменялся с сыном быстрым взглядом.

— Господин, — ответил Лоренсен, — конечно, в устье Везера имеются рифы, но лоцман должен быть совершенным болваном, чтобы не уметь обойти их. По условию, которое я заключил с мистером Смитом, капитаном «Колумбуса», я должен довести его судно только до Гельголанда, а там…

Лоцман вдруг остановился и покачал головой.

— А там? — нетерпеливо спросил незнакомец.