Пещера Рыжего монаха

Монах между тем делал что-то странное. В его руках оказался ковш с длинной ручкой. Перебегая от одного огня к другому, он надевал этот ковш на пламя, и оно на несколько мгновений опадало, почти гасло. Временами монах отступал за развалины. Тогда и тени исчезали. Но он снова выбегал и, взмахивая широкими рукавами рясы, продолжал свою непонятную работу.

— Что это он делает? — снова спросил Федя.

— Неужели непонятно? Сначала бурю наколдовал, а теперь ему еще что-то надо, — отозвался Василид.

Его и Аджина по-прежнему била дрожь.

— Да уймитесь вы, наконец! Монах как монах, только делает что-то непонятное… Может, подойдем?

— Господь с тобой! Погубить нас хочешь? Он колдовство напустит или в пропасть скинет.

Аджин согласно кивал Василиду.

Упоминание о пропасти охладило Федю, он вспомнил, что и днем-то возле ее края стоять жутко.

Все прекратилось неожиданно. Переходя от одного огня к другому, монах плотно накрыл их ковшом, и пламя погасло. Тьма после этого стала кромешной.

Свыкаясь с темнотой и прислушиваясь, мальчики несколько минут переждали. Затем покрались обходным путем.

Казалось, обратной дороге не будет конца. Шли, то и дело спотыкаясь, царапая лица о ветки.

Василид замирал от страха при мысли, что ждет его в обители. Не дай бог, пошли на розыски! Федя с Аджином, не сговариваясь, проводили его. Остановились в тени деревьев неподалеку от входа в обитель. В окошке вратаря теплился свет. По сторонам от ворот, в тени монастырских стен, спали паломники.

— Ладно, бодрись, — сказал Федя. Он потрепал Василида по плечу.

— Если обижать будут, нам скажи, — добавил Аджин, хотя было неясно, чем друзья в этом случае могут помочь послушнику.

Василид перекрестился и, подойдя к окошку вратаря, робко постучал. Дверь сторожки распахнулась, и послушник скрылся в темном проеме.

Федя с Аджином постояли с минуту и, не услышав больше ничего, направились по дороге в город.

Глава XI, в которой незримо присутствует Рыжий монах, а Тагуа принимает гостей

Прошла неделя после злополучного дня окончания раскопок. Это время из-за непогоды Федя и носа не мог показать из дома. Шли непрерывные дожди. Туманы подступили к побережью, и море уже в сотне метров от берега сливалось с небом; редкие суда, подходившие к пристани, возникали внезапно, точно призраки. А бывало и так. Выйдет Федя днем на галерею — светло, а кругом ничего не видно: ни гор, ни домов, ни людей, — он один в этом бесплотном пустынном мире. Его душевное состояние было под стать погоде.

Аджин не появлялся. Федя тоже не пытался увидеть его — не было надежды убедить друга продолжать раскопки. Впрочем, мысли о кладе все чаще вытеснялись размышлениями по поводу таинственных событий в крепости. Тайник, огни, монах, колдовавший над ними, — все это, как казалось Феде, звенья одной цепи. Федя чувствовал, что прикоснулся к куда более удивительной тайне, чем основанная лишь на легенде тайна клада.

Он был далек от мысли объяснить все эти непонятные явления действиями легендарного Рыжего монаха и, подобно друзьям, увязывать это с колдовством.

Рыжий монах не выходил у него из головы. А когда наступала ночь, Рыжий монах снился ему на тысячу ладов. Он гонялся за Федей по крепости; рукава его рясы метались среди развалин, точно крылья черной птицы. В конце концов, он загонял Федю в кольцо из горящих костров, выход из которого был лишь один — в пропасть. Он просыпался с колотящимся сердцем. Но и бодрствуя в безмолвной тишине ночи, не мог думать ни о чем другом, как о Рыжем монахе, о тайнике, о спичках в этом тайнике, о каком-то осле, подохшем от объедения в гостиничной кухне, о тетради с записями на незнакомом языке…

В первый же погожий день Федя отправился к Василиду. Они договорились, что будут приходить оба ежедневно к монастырской стене между одиннадцатью и двенадцатью часами.

К приходу Феди Василид уже сидел на стене.

— Узнал про те слова? — сразу же спросил Федя.

— Узнал, да что толку… — Василид достал из-под рясы клочок бумаги. — По-латыни написано, как я и думал.

Под словами, выписанными из тетради, рукой настоятеля было выведено: «обитель… дозором… приемлет…». Федя на минуту задумался, потом вздохнул:

— Да, не много же мы узнали. Вот если бы всю тетрадку перевести… Спрашивал игумен, откуда ты слова взял?

— Спрашивал.

— А ты что ответил?

— Сказал, что бумагу на Святой горе нашел, просто на земле валялась.

— Правильно ответил. Надо будет в крепость подняться, еще несколько слов переписать, а потом еще. Тогда и узнаем, что все это значит.

— Не так-то это просто — перевести.

— Почему?

— Неужто сам не понимаешь: отец Георгий допытываться начнет. До каких же пор мне изворачиваться? Его сейчас грех обманывать, он и так болен, а тут еще наши попы на него ополчились. Их целая шайка во главе с Евлогием-казначеем. А с ним лучше не связываться — злой и жадный, как сам сатана.

— Ты мог бы этого и не говорить: давно известно, что все монахи злые и жадные.