Песнь дружбы

Долли продолжала развивать свои мысли. Она обдумывала великолепный план, пришедший ей в голову. Ей не удавалось хоть минутку поговорить с Гансом без помехи — дверь то и дело отворялась. Вчера она вдруг вспомнила о маленькой дачке, которая была у Нюслейнов на окраине города. Ах, сам бог внушил ей эту мысль! Там даже есть железная печка, вовсе не нужно ждать, пока потеплеет. Замечательно! В этом домике она сможет наконец совершенно спокойно побеседовать с Генсхеном. Но он должен ей дать клятву.

Гансу жилось теперь неплохо, да он и не жаловался. Он часто улыбался про себя, глаза его становились плутоватыми. Нет, он нисколько не скучал в этом городке, и для этого ему даже не приходилось прилагать особых усилий. Он был здесь ни при чем. Больше всех его интересовала Вероника, с дерзкой рыжей гривой, узкой головой и изумительными ногами. Она таинственно влекла его к себе, ее серые глаза странно улыбались каждый раз, как она на него смотрела. А Долли — та просто с ума спятила. Она совала ему сигареты, любовные записочки, училась у него делать прически, специально для того, чтобы находиться постоянно вместе с ним. Но она уже начала докучать ему своей ревностью. Когда приходила Вероника, она ни на секунду не оставляла их вдвоем.

Сегодня Долли сказала ему:

— Я придумала замечательный план, как нам побеседовать наедине.

— Какой?

— Через несколько дней я смогу вам сказать больше, Генсхен!

Долли побывала на маленькой дачке, вытерла пыль, придала комнате более уютный вид. Дров там было достаточно. Долли ежедневно таскала из кассы пятьдесят пфеннигов — этого никто не мог заметить. На эти деньги она покупала вино, ликер, сигареты, яблоки, печенье, шоколад. Ах, она мечтала о настоящей оргии, о неслыханном кутеже. Все будет как в сказке, и Генсхен будет только диву даваться.

— Вы свободны сегодня вечером? — шепнула она Гансу, сидя в кресле, в то время как он причесывал ее, — это был их урок. Ее лицо пылало, глаза многообещающе искрились.

— Сегодня вечером? Да! — Генсхен был приятно поражен.

— Отлично, отлично! Я ведь говорила вам о моем плане… Так вот, если хотите… — Долли шептала тихо и обольстительно.

У Ганса дух захватило. Хочет ли он? Наконец нечто положительное, до сих пор была одна сплошная ерунда — суета, поцелуи, письма, а по-настоящему ничего не выходило.

— Но где? — спросил Генсхен. — Разве это возможно здесь, в таком забытом богом местечке?

Долли торжествующе улыбнулась.

— Прекрасно! — Она слышала, как бьется ее сердце. Судьба свершилась, подумала Долли. О господи, она уже сейчас так взволнована, она, наверное, сделает сегодня какую-нибудь большую глупость. Она возбужденно зашептала ему на ухо. За кладбищем… Там между садами есть широкая дорога… в конце ее стоит домик, а перед ним — высокий флагшток. Других флагштоков там нет. Из трубы будет идти дым. Света, разумеется, не будет.

— В одиннадцать часов. Хорошо?

— Хорошо! — восхищенно прошептал Генсхен. «О, эти девушки, — подумал он, — чудесные создания!»

В одиннадцать часов, взволнованный приключением, он пробирался по рыхлому снегу. Вот флагшток, вот пахнуло дымом. Дверь домика открылась, и полные руки Долли втащили его в комнату.

— Ах, как я счастлива, что вы пришли, Генсхен! — прошептала она ему на ухо.

На полу горела свеча — более яркого света нельзя было зажигать; маленькая железная дверь отбрасывала трепетные алые отсветы. В домике было уютно, тепло. Генсхен был в восторге. Что за славная девушка эта Долли! В Хельзее — подумать только, в этой захолустной дыре — и вдруг такое приключение! Да, девушки во всем мире, куда бы тебя ни занесло, бывают поразительно изобретательны, когда влюблены!

— Лучше всего, если мы сядем на пол, — сказала Долли, — так нам и светлее будет.

Она выглядела необычно при свете свечи и в красном пламени печурки, — казалась более миловидной, чем всегда, словно ее заворожили. Волосы Долли отливали желтой медью.

— Вот вино, вот сигареты.

Да это была настоящая скатерть-самобранка! А на полу были разостланы толстые одеяла.

Генсхен почувствовал себя влюбленным. Он обнял Долли и поцеловал ее. Но как только он стал немного смелее, она отстранилась.

— Ну, давайте есть и пить! — сказала она.

Она налила вина, они чокнулись.

— Выпьем на брудершафт, Генсхен! Но, разумеется, мы будем говорить друг другу «ты» только наедине.

«Она идет прямехонько к цели, — подумал Генсхен. — За мной дело не станет».

После ужина Генсхен опять стал нежным. Долли страстно целовала его, бросилась ему на шею, обвила ее руками. Она даже всхлипывала от волнения.

— О, я люблю тебя, — шептала она, — ты мой единственный! Я люблю тебя!

Генсхен почти задыхался. Но в конце концов он ведь не впервые оставался наедине с девушкой и знал, как приступить к делу. Внезапно Долли вскочила: нет, они должны вести себя благоразумно!

— Если я люблю человека, — начала она, — он может делать со мной все, что захочет. Он даже может бить меня, Генсхен, знаешь? Все может делать со мной!

Генсхен хотел поймать Долли, но она ускользнула от него.