Песнь дружбы

Но больше всего он презирал актеров и комедиантов. Он не в состоянии был постигнуть, как могут люди пасть так низко, чтобы приклеивать себе фальшивые бороды, а потом произносить ходульные фразы перед праздными зеваками, — что это за люди? Он не только презирал их, он гнушался ими. Это были бесстыдные тунеядцы, живущие за счет простоты и наивности легковерных обывателей.

И в этот сомнительный, двусмысленный мир ушла его дочь Христина! Возможно ли? Это все еще как-то не укладывалось в его голове. Но день грядет! Настанет день, когда она познает всю лживость и непрочность этого мира и отвернется от него с ужасом и отвращением. Рано или поздно, но этот день настанет — он уверен. Быть может, он уже недалек? С чувством мучительного удовлетворения он услышал, что Христина испытывает нужду. Он изнывал от печали: здесь, в доме своего отца, она никогда бы не знала нужды и лишений, здесь она имела бы все, что нужно человеку: пищу, кров, одежду и тепло. Но, должно быть, ей надо пройти этот искус — такова воля господня. Быть может, ей суждено голодать и терзаться, сознавая всю мерзость этой жизни, прежде чем она поймет, как была слепа. Настанет день, когда она будет смиренно стоять на коленях у порога его дома и молить о прощении. Он уверен.

А он — он поднимет ее. О да, он это сделает! Разве блудный сын не был радостно принят в отчем доме?

Шпан все еще сидел над своими книгами. Да, он поднимет ее, но не сразу — нет, не сразу. Она должна простоять некоторое время на коленях, и лишь после этого он прижмет ее к своей груди. Шпан отодвинул в сторону книги и письма. Снял очки и прикрыл глаза рукой. Ах, он устал, страшно устал!

Ставни были закрыты, никто не мог его видеть. Он лишь недавно велел сделать ставни в конторе. Раньше зеленый свет его лампы торжественно и мягко струился на рыночную площадь, словно маяк буржуазной размеренности и порядка. Теперь этот светоч потух, шпановские окна были черны.

Шпан издал мучительный стон. Сколько он перестрадал! Маргарета покинула его, Фриц покинул его, Христина ушла от него. Всю жизнь он работал только ради своей семьи, ради жены и детей. Разве не в этом долг человека? Жизнь потеряла смысл и содержание. Люди смотрели на него странными глазами: глядите, вот Шпан, у которого дочь сбежала из дому!

Да, она должна стоять на коленях и биться лбом о порог — и тогда он поднимет ее, прижмет к своей груди и скажет: «Все забыто, дочь моя!»

Шпан почти не выходил из дому. В продолжение нескольких месяцев он изредка еще появлялся в «Лебеде» за столиком завсегдатаев. Но в последнее время его нигде не было видно.

— Что поделывает наш Шпан?

Завсегдатаи снарядили к нему посла, судебного советника Валя, славившегося своим красноречием. Но Шпан принял советника сдержанно и холодно. Он сказал, что наслаждается уединением в тиши своего дома. У

каждого человека бывает пора самоуглубления, самопроверки, когда он должен отдать самому себе отчет в своих поступках. Но от судебного советника не так-то легко было отделаться: он говорил без умолку, и в конце концов Шпан, чтобы его спровадить, обещал прийти в «Лебедь». Но он не пришел. И не известил о том, что не придет. С тех пор как Шпаны жили в Хельзее, ни один из них не нарушил своего обещания. Что это означало?

Спустя несколько недель доктору Бретшнейдеру удалось после закрытия лавки проникнуть на несколько минут к Шпану в его контору. У Шпана был усталый и разбитый вид, он — был рассеян, смущен, растерян. Доктор Бретшнейдер испугался — это были симптомы быстрого угасания. В тот же вечер он написал Шпану дружеское письмо, полное упреков и увещеваний. Здоровье Шпана внушало ему серьезные опасения. Он советовал ему «поехать на несколько недель в санаторий.

Шпан не ответил на письмо. За столиком завсегдатаев он тоже не появился. Он разрушил мост между собой и людьми.

3