Песнь крови

Губы твари дрогнули, а потом она принялась хохотать. Громкие взрывы искреннего веселья далеко разносились над берегом и морем. У Ваэлина зачесались руки выхватить кинжал, припрятанный в сапоге, и он не без труда сдержал это желание, слушая, как тварь продолжает хохотать. «Рано еще…»

— Ох! — тварь потрясла головой, утерла слезинку, выкатившуюся из глаза. — Ну и дурень же ты, братец!

Он подался вперед. Лицо того, что было его братом, выглядело багровой маской в свете костра. Он прошипел:

— Мы и есть Ушедшие!

Ваэлин ждал, когда отзовется песнь крови, но ответом было лишь ледяное молчание. Это было невозможно, это было кощунство, но тварь не врала.

— «Ушедшие ожидают нас Вовне, — процитировал он, ненавидя себя за отчаяние, звучащее в голосе. — Души, обогащенные полнотой и добродетелью своих жизней, они даруют мудрость и сострадание…»

Тварь расхохоталась снова: она буквально валилась со смеху.

— Мудрость и сострадание! В душах, что пребывают в пустоте, не больше мудрости и сострадания, чем в стае шакалов! Мы голодны и хотим жрать, и смерть — мясо для нас!

Ваэлин крепко зажмурился и вновь принялся читать наизусть:

— «Что есть смерть? Смерть — всего лишь врата, ведущие Вовне, к воссоединению с Ушедшими. Она есть конец и начало одновременно. Страшись ее и приветствуй…»

— Смерть приносит нам свежие души, которыми можно повелевать, и новые тела, которые можно подчинять нашей воле, которыми можно утолять нашу похоть, которые служат его замыслу!..

— «Что есть тело без души? Разложившаяся плоть, ничего более. Чти уход возлюбленных тобою, предавая их оболочки огню…»

— Тело — это все! Душа без тела — пустой и жалкий отзвук былой жизни…

— Я слышал голос своей матери!!! — он вскочил на ноги, сжимая в руке кинжал, пригнувшись в боевой стойке, устремив взгляд на тварь по ту сторону костра. — Я слышал голос своей матери!

Тварь, бывшая Баркусом, медленно поднялась на ноги, поигрывая секирой.

— Такое иногда бывает. С Одаренными случается, что они слышат нас, слышат души, взывающие из пустоты. Краткие отзвуки боли и ужаса, по большей части. Ведь с этого она и началась, вера-то ваша. Несколько веков назад необычайно Одаренный воларец услышал лепет голосов из пустоты и узнал среди них голос своей покойной жены. Он взял на себя труд поведать об этом всем, распространить великую и чудную весть, что Вовне, за пределами этой скорбной и тяжкой повседневности есть, оказывается, жизнь. Люди прислушивались, вести расходились все дальше, и это дало начало вашей Вере, целиком и полностью основанной на лжи, что будто бы в будущей жизни ждет награда за рабскую покорность в этой.

Ваэлин пытался побороть свое смятение, пытался избавиться от безудержного желания заставить песнь крови зазвучать, объявить слова твари ложью. Трещали дрова в костре, прибой накатывался на берег со своим неумолчным шумом, Баркус смотрел на него холодным, бесстрастным взором незнакомца.

— Что это за замысел? — осведомился Ваэлин. — Ты говорил о «его замысле». Кто он?

— Скоро ты с ним увидишься.

Тварь, что была Баркусом, обеими руками стиснула рукоять секиры, вскинула ее вверх, лунный свет заиграл на лезвии.

— Я сделал ее для тебя, брат, — точнее, разрешил Баркусу ее сделать. Его всегда так тянуло к молоту и наковальне, хотя он мужественно сопротивлялся, пока я не избавил его от сопротивления. Красивая вещь, не правда ли? Я столько раз убивал самым разным оружием, но должен сказать, что это — лучшее. С ее помощью я приведу тебя на грань жизни и смерти так же легко, как если бы в руке у меня был скальпель хирурга. Ты истечешь кровью, ты изнеможешь — и душа твоя потянется к пустоте. И он будет ждать тебя там.

Улыбка твари на этот раз была угрюмой, почти огорченной.

— Напрасно все-таки ты отдал меч, брат.

— Если бы я его не отдал, ты бы не стал так охотно со мной разговаривать.

Тварь перестала улыбаться.

— Разговор окончен.

Она перемахнула через костер, вскинув топор, осклабясь в злобном рыке. Что-то огромное и черное взметнулось ей навстречу, челюсти сомкнулись на руке, ломая и терзая, и оба рухнули в костер и забились, разбрасывая угли. Ваэлин увидел, как взмахнула ненавистная секира, раз, другой, услышал яростный вой травильной собаки: лезвие попало в цель, — а потом тварь, бывшая Баркусом, вырвалась из останков костра, с пылающими волосами и одеждой. Левая рука висела искалеченной и бесполезной, почти отгрызенная Меченым. Но правая была цела и по-прежнему сжимала топор.

— Я попросил губернатора выпустить его, как стемнеет, — пояснил Ваэлин.

Тварь взревела от боли и ярости, секира описала серебряную дугу. Ваэлин нырнул под удар, выбросил руку с кинжалом, пронзил твари грудь, целясь в сердце. Тварь вновь взревела, с нечеловеческой стремительностью взмахнула топором. Ваэлин оставил кинжал торчать у нее в груди, с размаху ударил в лицо и пнул ногой, целясь в пах. Тварь едва пошатнулась и ударила в ответ головой. У Ваэлина потемнело в глазах, он отлетел и рухнул навзничь на песок.