Песнь меча

— Все очень просто, — сказала Ангарад. — Я тебе говорила, что он жаден и хочет отобрать у меня землю. Раньше он готов был взять меня даже без земли, но потом умер мой брат, и я вернулась в усадьбу, и он решил, что сможет получить все вместе, а когда понял, что ничего не выйдет, желание еще сильнее распалило его сердце — задолго до того, как ты и Хунин появились в ту грозовую ночь. Он все еще хочет и то и другое, но, если ему удастся упрятать меня за стены монастыря, он, по крайней мере, завладеет землей, — она нервно рассмеялась, схватившись за горло. — А силой он меня не возьмет, если у меня на шее и правда ведьмин знак.

Она повернулась к черному псу, который лежал у огня и тер лапой изодранную морду.

— Теперь твоя очередь, мой черный друг.

И пока Бьярни держал собаку у колена, она промыла и смазала мазью его раны, которых было немало, потому что кроме морды и обкусанного горла, у него была длинная глубокая рана на боку, и одно ухо висело, как стяг, вынесенный из жестокой битвы.

Когда она закончила, Бьярни вышел наружу, чтобы бросить тело собаки в помойную яму за домом и почистить свой нож, вонзив его несколько раз в торфяной стог. Сломанной терновой ограде придется подождать до утра.

Но этой ночью случилось еще кое-что. Когда он вернулся на крыльцо, то услышал в доме хриплое дыхание, которого не слышал раньше. Ангарад опустилась на колени рядом с Гвином, с факелом в руке и приложила пальцы к горлу старика, как будто слушала через них.

Она подняла голову, когда Бьярни подошел к ней, оттолкнув ногой любопытную морду Хунина.

— Он понял, что произошло сегодня, — сказала она. — Думаю, он отходит в мир иной.

Лицо старца потемнело. Он лежал, уставившись вверх, но глаза его уже не видели стропила крыши; открытый рот покосился, и из него доносилось свистящее дыхание.

— Неужели ты ничем не можешь помочь? — спросил Бьярни.

Она покачала головой.

— Только быть рядом: он будет знать, что не один, если придет в себя.

Старик Гвин умер на рассвете, когда над долиной запели чибисы.

Ангарад, опустившись на колени, совершила древний обряд своего народа, приготовив умершего к погребению. Все это время Бьярни, сам не зная почему, стоял в дверях, вынув меч и всматриваясь в долину, как будто на страже.

Когда Ангарад закончила и они одели старика в его лучшие одежды, Бьярни сказал:

— Я схожу за священником, если скажешь, где его найти…

Она гневно покачала головой:

— Он не придет в этот дом. А я не отдам тело Гвина жителям деревни, которые наверняка откажут ему в христианском погребении: ведь он был моим слугой.

— Тогда как мы поступим? — спросил Бьярни.

— В сумерках отнесем его к Кресту и похороним там, — она говорила так, словно решение было принято давно. — Он любил это место, еще когда пас наши стада, и, думаю, Крест освятит землю.

Когда наступил вечер, Бьярни привязал к Ласточке волокуши, и они положили на них тело старика, завернутое в одеяло, под которым он пролежал столько месяцев. С последними лучами заката они отправились вверх по долине, Ангарад шла впереди, ведя за собой лошадь, Бьярни — сзади, с лопатой на плече, следя, чтобы неподвижная ноша не свалилась с волокуш на ухабистой дороге, а Хунин следовал за ним.

В начале долины, на диком пастбище, покрытом вереском и утёсником, на границе усадьбы уже много поколений возвышался древний кельтский Крест [102], и рядом с ним Ангарад остановила Ласточку. Отсюда лучи заходящего солнца еще тянулись темно-золотой струей далеко за Англси. Но уже появилась луна и пролила на них свой бледный свет. Бьярни снял лопату с плеча и принялся копать.

Было тяжело продираться сквозь плотную поверхность, пронизанную старыми вересковыми корнями, но под ней почва оказалась мягче. Монотонный звук падавших комьев земли заглушал шелест ветра по вересковому склону, и только резкий звон лопаты, иногда ударявшейся о камень, нарушал тишину. Вскоре он вырыл глубокую яму и стоял в ней, выбрасывая землю через плечо.

Запах почвы ударил ему в нос, и он слышал, как за спиной падали тяжелые комья. Хунин хотел прыгнуть к нему, и его пришлось оттолкнуть.

— Кажется, достаточно, — сказала Ангарад.

Бьярни выпрямился, измерил взглядом глубину могилы и кивнул:

— Да, волкам сюда не добраться.

Он вылез из ямы, они подняли тело Гвина с волокуш и, как можно бережнее, спустили вниз, в могилу. В последнюю минуту Ангарад, бродившая среди вереска, пока Бьярни рыл, склонилась над покойным и положила ему на грудь целую охапку колокольчиков. Затем лопатой и руками они закопали яму, хорошо утрамбовали землю и сверху прикрыли вереском. Тело старика настолько высохло, что земля почти не возвышалась над ним. Днем будут видны следы. Да разве кто придет сюда? Никто не знает, что старик умер, и никому, кроме них двоих, до этого нет дела.

Стало совсем тихо, только дул ветер и в лесу закричала сова, но небольшой холм у Креста оставался безмолвным.

И в этой тишине Ангарад произносила слова на диковинном, величественном языке, на котором она отмеряла лечебные снадобья.