Песнь молодости

— А чем он раньше занимался, ты знаешь?

Сяо-янь уловила в голосе Дао-цзин нотки сомнения.

— Нет… Я собиралась расспросить его. А как твои дела? У тебя тоже…

— У меня никого нет, — перебила ее Дао-цзин.

— Неужели у тебя нет любимого? — участливо спросила Сяо-янь.

Дао-цзин ничего не ответила. Наступило молчание. Затем Дао-цзин медленно, как будто каждое слово стоило ей большого труда, проговорила:

— Сяо-янь, ты не понимаешь… Мысли о нем, мои чувства никогда не изменятся. Я буду всегда его ждать…

— Кто же это? О ком ты говоришь? Ты же никогда ни с кем не дружила! — спросила Сяо-янь, пораженная и взволнованная.

Дао-цзин вскочила с кровати и зажгла лампу. Из подкладки своего старого платья она достала скатанную в трубку бумажку, развернула ее и передала Сяо-янь:

— Только ты не смейся… Это мне в тюрьме удалось написать стихи про него.

Сяо-янь в волнении стала читать. В тесных колонках иероглифов она видела горячее и страдающее сердце подруги.

В том сумраке, что целый мир затмил,

Ты ярок был, как вспышка грозовая,Как молния, что, небо разрывая,Рождает громы,Освежает мир.И в той грозе — я капля дождевая!Мне светел путь,И легче мне идти,Но где теперь легли твои пути?Не знаю…Нас не сковала «преданность святая».Ты не просил ни сердца, ни руки,Но я тебе поверила навеки,Отбросила обманы и наветы.

И вотВ тюрьму ворвались струи света,И — вдребезги решетки и замки!Я слышу — голос твой звучит все ближе,Твое лицо, твою улыбку вижу.Я счастлива,Но где сейчас ты?Где ты?Откуда шлешь далекие приветы?Печаль души моей обнажена.Я день и ночь тебя лишь ожидаю,Ведь навсегда тобою зажжена

Моя любовь,Горячая,Живая…

Дао-цзин сидела, облокотившись на стол. Раскрасневшаяся Сяо-янь закончила читать и выпрямилась. Она еле сдерживала слезы:

— Дао-цзин, я понимаю тебя, твою боль и надежды… Я верю, что придет день, когда мы разрушим тюрьмы, и все, все мы и наши любимые, будем наслаждаться жизнью… Такой день придет!

— Да, такой день придет! — твердо повторила Дао-цзин, глядя на подругу.

Глава семнадцатая

Дао-цзин стояла около окна и любовалась цветущим жасмином. На душе было неспокойно. Еще в тюрьме она узнала от одной заключенной, что на свободе с ней сразу же установят связь. Однако прошло уже два дня, а ее никто не разыскивал. Кто же будет этот связной?..

Сяо-янь ушла на занятия. Дао-цзин не решалась выйти из дома, все ожидая, что к ней придут. Она сидела в пустой комнате, не зная, что ей делать.

В одиннадцатом часу пришел Цзян Хуа. Для Дао-цзин это было полной неожиданностью. Она обрадовалась встрече и долго трясла ему руку:

— Цзян, мы с тобой почти два года не виделись!

— Рад, что ты на свободе, — улыбаясь, ответил Цзян Хуа.

Сегодня он был одет как мелкий чиновник: в темно-синем халате и черных ботинках. В ласковых глазах его была твердость и уверенность.

— Да, с тех пор, как мы расстались с Динсяне… — сказала Дао-цзин, не зная, с чего начать разговор.

Глаза выдавали ее радостное настроение. Цзян Хуа улыбался и молча смотрел в ее худое и бледное лицо.

— Ты как будто подросла.

— Куда уж мне расти! Мне уж вон сколько! Это просто кажется, оттого что похудела. Цзян, садись, давай поговорим.

— Нельзя. Я только на минутку. Тебе сегодня нужно еще написать автобиографию.

— Автобиографию? — Дао-цзин в недоумении посмотрела на Цзян Хуа. — Зачем?

— Твоя мечта осуществилась. В тюрьме ты показала себя стойким борцом, и руководство нашей организации решило принять тебя в партию, — сказал Цзян Хуа, его широкое, чуть смуглое лицо оживилось.

Еще не веря этим словам, Дао-цзин в растерянности присела. Она покраснела, широко раскрыла глаза и ничего не могла промолвить.

«Неужели это правда?» Глаза Дао-цзин увлажнились. Она со смущенной улыбкой смотрела на Цзян Хуа. Ее губы дрогнули, как будто она собиралась что-то сказать.

— Надо написать все. От партии ничего нельзя скрывать, — тихо добавил Цзян Хуа.

— Хорошо, — тоже негромко ответила Дао-цзин, сдерживая рвавшиеся наружу чувства.

— Так, значит, ты и есть тот связной, о котором мне говорили в тюрьме? Мне еще нужны рекомендации?

— Да, нужна еще одна рекомендация, — деловито сказал Цзян Хуа.