Песнь о моей Мурке

Святая Магдалина там жила. Среди святых разврат она вела — Бардачок она открыла, Святых девок напустила. По червончику за ночь она брала. … Есть еще Мария Магдалина, Думают, она вполне невинна. Но, друзья, я врать не буду, К ней по ночам ходил Иуда — А Иуда зря ходить не будет.

Кстати, во многих вариантах Иуду почему-то помещают в рай. Но встречаются и такие, где Искариот живет все-таки в аду:

Иуда, падло, в том аду живет, Бабки бережет — не ест, не пьет.

В другом варианте Иуда находится в раю, но где-то на окраине:

А в слободе у нас живет Иуда, Прячет где-то денежки, паскуда!

По мнению Сергея Неклюдова, утверждение о том, что Иуда прячет червонцы, связано непосредственно с евангельскими историями, где Искариот действительно является казначеем апостолов и держит у себя общую кассу…

Тема насмешек над святыми, составляющая значительную часть сюжета Гопа, не исчерпывается в русском фольклоре одной лишь «Повестью о бражнике». Можно вспомнить также известную богохульную студенческую песенку «Там, где Крюков-канал и Фонтанка-река…». Несмотря на явный отсыл к Петербургу (где находятся соответствующий канал и река), старейшая запись этой песни сделана в Казани с казанскими топонимами (Казанка-река и т. д.) в середине XIX века. Есть и множество других вариантов, в том числе — что особенно важно для возникшего на Украине «Гопа» — киевский со святым Владимиром:

От зари до зари, Лишь зажгут фонари, Все студенты по Киеву шляются. Они горькую пьют, И на Бога плюют, И еще кое-чем занимаются. А Владимир святой Бросил крест под горой, И к студентам он с горки спускается.

 Он и горькую пьет, И на Бога плюет, И еще кое-чем занимается. А святая Елена Поломала колено — Богу в рай доложить не решается: Она горькую пьет, И на Бога плюет, И еще кое-чем занимается…

Далее перечисляются многие святые, которые занимаются непотребными делами.

Эта студенческая песня явно оказала влияние на формирование антирелигиозных мотивов «Гопа» — слишком уж отчетливо слышится ее отзвук в воровской балладе. Нельзя не согласиться с профессором Неклюдовым, который замечает: «Обращает на себя внимание незаурядная для низовой песенной традиции «богословская эрудиция» авторов — в сочетании с ничем не сдерживаемым богохульством. Все это позволяет довольно уверенно предположить, что первотекст был создан в семинаристской среде; о том же свидетельствует и тема пьянства — излюбленная в антицерковной сатире в самой церковной среде».

Он же в качестве косвенного подтверждения того, что «Гоп со смыком», скорее всего, был составлен в деклассированной и криминализованной среде бывших семинаристов или низшего духовенства, приводит отрывок из поэмы Павла Васильева «Христолюбовские ситцы» (1935–1936), действие которой происходит в 20-е годы в Павлодаре. В ней дается описание «неукротимой» пивной, где собирается «народ отпетый» и цитируется один из вариантов «Гоп со смыком»:

И ждали воры в дырах мрака, Когда отчаянная драка

 В безумье очи заведет… И (человечьи ли?) уста, Под электричеством оскалясь, Проговорят: Ага, попались В Исуса, Господа, Христа! И выделялись средь толпы Состригшие под скобку гривы, Осоловевшие от пива, От слез свирепые попы! Вся эта рвань готова снова С батьком хорошим двинуть в поле,

 Было б оружье им да воля Громить, Расстреливать И жечь… — Так спой, братишка, Гоп со смыком, Про те ль подольские дела… Вспомним про блатную старину, да-да, Оставляю корешам жену, да-да. Передайте передачу, Перед смертью не заплачу, Перед пулей глазом не моргну!

Поэт, скорее всего, цитирует отрывок из варианта «Гопа», который не дошел до нас. Но главное — Васильев ярко рисует портреты гипотетических авторов богохульного «Гопа».

«Гоп со смыком» и Франсуа Рабле