Песнь о моей Мурке

А почему? Да потому, что разбойничьи, уголовные песни, как объясняет нам известная энциклопедия Брокгауза и Ефрона, «находятся в связи с историей разбоев в России. В древней Руси разбой и войны часто отождествлялись; даже лучшие князья, как Владимир Мономах, допускали походы с характером разбоя, напр. при взятии Минска… Разбои стали усиливаться в Московском государстве после татарского нашествия и с XIV-го ст. приняли широкие размеры, причем главной ареной разбойничества с течением времени стало Поволжье и московская Украина. Впрочем, и Новгородский север пользовался в этом отношении незавидной славой. Многочисленные разбойничьи шайки из новгородской вольницы — «ушкуйники» — грабили села и города, жгли церкви и мучили жителей. Самый страшный набег ушкуйников на Кострому отмечен в летописи под 1375 г. Предания о новгородских ушкуйниках отразились в былинах о Василии Буслаеве, в особенности в эпизоде встречи Васьки Буслаева с атаманами казачьими. На юго-восточных окраинах Московского царства с половины XV ст. разбойничество почти сливается с казачеством. Московское правительство вынуждено было посылать против разбойников военные отряды. Случалось, что разбойники разбивали царские войска и убивали воевод».

К сожалению, замечательная энциклопедия умалчивает о том главном, что делало разбойничьи песни не замкнутым фольклором преступников, а истинно народным достоянием. А причина состоит в том, что герой разбойничьих песен свободен от тяжкого труда и унижения крепостного крестьянина и солдата, а позже — фабричного рабочего, зависимого от хозяина. Разбойник — это прежде всего свободный, «вольный» человек. Причем свободен он практически от всего — от дома, семьи, морали и законов общества. Закон для него — это его собственная воля. Не случайно лишь в русском языке «воля» и «свобода» оказываются синонимами. В крови, в генетическом коде русского, а шире сказать — российского человека заложена тяга к бесшабашной, безграничной «вольнице».

Разбойник русских народных песен — это бесшабашный, удалой молодец, который является в некотором смысле и народным мстителем, поскольку грабит и убивает богатых. Нередко он — жертва несправедливой случайности и поэтому частично оправдан во мнении народа, выступает не злодеем, но страдальцем.

Да и как же простолюдину, крестьянину, солдату с его рекрутчиной было не любить разбойничью песню! Хотя бы вот такую:

Как за барами житье было привольное, Сладко попито, поедено, похожено, Вволю корушки без хлебушка погложено, Босиком снегу потоптано, Спинушку кнутом попобито;

 Нагишом за плугом спотыкалися, Допьяна слезами напивалися. Во солдатушках послужено, Во острогах ведь посижено, Что в Сибири перебывано, Кандалами ноги потерты, До мозолей душа ссажена. А теперь за бар мы Богу молимся: Божья церковь — небо ясное,

 Образа ведь — звезды частые, А попами — волки серые, Что поют про наши душеньки. Темный лес — то наши вотчины, Тракт проезжий — наша пашенка. Пашню пашем мы в глухую ночь, Собираем хлеб не сеямши, Не цепом молотим — слегою По дворянским по головушкам

 Да по спинушкам купеческим: Свистнет слегушка — кафтан сошьет, А вдругоряд — сапоги возьмет, Свистнет втретьи — шапка с поясом, А еще раз — золота казна! С золотой казной мы вольные. Куда глянешь — наша вотчина, От Козлова до Саратова, До родимой Волги-матушки,

 До широкого раздольица…

Или песня, которая приводится Матвеем Комаровым в приложении к его знаменитому жизнеописанию вора и разбойника Ваньки Каина — «Некоторые из песен, петых Каином»:

Как ведут казнить тут добра молодца, Добра молодца большого барина, Что большого барина атамана стрелецкого, За измену против царского величества; Он идет ли молодец не оступается, Что быстро на всех людей озирается. Что и тут царю не покоряется