Песнь о моей Мурке

В подтверждение своих слов Виктор Тюменский сослался на известного писателя-эмигранта Романа Гуля, вспоминавшего о своей встрече с Григорием Мясниковым — убийцей великого князя Михаила Александровича (брата Николая Второго). Когда он молодым рабочим впервые был арестован за революционную деятельность и заключен в тюрьму, то в тюремной библиотеке запоем читал Пушкина, который стал его любимым поэтом. И вот Мясников наткнулся на стихотворение «Кинжал», и оно произвело на него такое впечатление, что в тюрьме он поклялся стать таким революционным «кинжалом». Как признал он сам, отсюда психологические корни убийства, которое он совершил.

То есть преступника и убийцу могут вдохновлять и великие произведения культуры. Не случайно в ГУЛАГе были столь популярны «р`oманы» — пересказы в примитивной форме приключенческих и даже классических произведений.

И далее Тюменский приводит еще один любопытный аргумент: «Когда я был пацаном, мы во дворе всегда слушали «блатные песни», кто-то их любил больше, кто-то меньше, но собирались вечером, включали магнитофон, гитару доставали и горланили «Гоп со смыком». И странная закономерность: прошли годы, и жизнь разбросала эту дворовую компанию. Кто уехал, кто в армию ушел, кто семьей обзавелся рано, а некоторые, как водится, попали в тюрьму. Так вот, сели как раз те, кто «блатняк» не особо и уважал. Лично мне разговоры о вредоносном влиянии «шансона» на молодежь кажутся бредом чистой воды».

Но хуже всего наблюдать, насколько слова Захарова расходятся с его делами. Громко обличая несчастную «Мурку», он, однако же, вполне благосклонно принимает ее, звучащую на мероприятиях с его участием, например, на 50-летии студии «Наш дом» в январе 2008 года, когда «Мурку» по просьбе Марка Розовского спела Людмила Петрушевская — правда, на свои слова. Но вот на восьмой церемонии вручения премии «Овация», которую вел лично Марк Захаров, уже звучала как раз «классическая “Мурка”» — да еще в хоровом исполнении!

А если идти дальше — так ведь добрый приятель Марка Анатольевича, уже упоминавшийся Марк Розовский, в своем «Театре у Никитских ворот» откровенно пропагандирует блатные и лагерные песни! Целые спектакли с ними ставит… Где же принципиальность? Может, надо прямо и начать с того, чтобы заклеймить Розовского? Но почему-то язык у Захарова не поворачивается… Легче наброситься на героя Кубы Че Гевару, обозвав его «взбесившимся хорьком». Но ведь частенько такие определения возвращаются бумерангом к тому, кто ими разбрасывается.

Читатель может упрекнуть меня в излишнем внимании к несколько неадекватному опусу человека, чей режиссерский талант я, однако, безмерно уважаю. Но ларчик открывается просто. Книга, к которой пишется это предисловие, не случайно называется «Песнь о моей Мурке». Истории этой великой уголовной баллады отведено в моем исследовании значительное место, как и другому блатному шедевру — балладе «Гоп со смыком». Эти поистине русские народные песни проверены временем, они выдержали испытания, пройдя сквозь вихри самых разных событий. И если народ все-таки продолжает их петь, несмотря ни на какую самую зубодробительную критику и шипение — это нельзя назвать случайностью. Это — доказательство того, что и «Мурка», и «Гоп» стали явлениями русской культуры — хочет кто-то с этим считаться или не хочет.

И еще: Марк Захаров, обвиняя большевиков в том, что они-де «насаждали» блатную субкультуру и доводили народ до дебилизма, по незнанию или из лукавства упустил одно немаловажное обстоятельство. Советская власть всячески боролась с проникновением уголовного фольклора в народные массы, тем паче — на эстраду.

Безусловно, мне могут возразить: а как же утесовские «С одесского кичмана» или тот же «Гоп со смыком»? Ведь, по воспоминаниям Леонида Осиповича, они не только были выпущены на грампластинке, но по личной просьбе Сталина даже однажды исполнялись в Кремле!

Но дело в том, что история с Кремлем здорово смахивает на обычную байку. Она существует как минимум в трех вариантах, все они принадлежат Утесову, и все они противоречат друг другу. А утесовская пластинка в начале 30-х годов была выпущена исключительно для распространения через Торгсин — то есть за нее расплачивались валютой, золотом или драгоценностями, что само по себе говорит о популярности «блата» в народной среде. То есть это был разовый «коммерческий» проект власти.

Но уж затем гайки она закрутила крепко. Тот же самый Утесов вспоминал не раз, как глава Главреперткома Платон Керженцев угрожал ему: исполнишь «Кичман» — вылетишь с эстрады! А за «Мурку» людей попросту сажали. И это — факт. Об этом я пишу и в своей книге.

И далее, уже после войны, в хрущевские времена, от интеллигенции стали требовать безоговорочного осуждения «блатных бардов» так же рьяно, как когда-то блатарей в лагерях натравливали на совпартаппаратчиков и ту же интеллигенцию.