Песнь победителя

Лиза посмотрела на меня слегка растерянно, соображая, как принять мои слова — в шутку или всерьёз. Затем она заговорила уверенно и с жаром, как будто защищаясь: «Хорошо… Откровенность за откровенность! Да, я выйду замуж за возможно высокого человека! Наверное, он будет уж не молод. Но, что такое, так называемая, чистая любовь по сравнению с тем, что мне может дать высокопоставленный муж?! Красивых мальчиков я подберу на улице и они будут делать то, что я захочу. Ха! Любовь?! Пусть другие бегают без чулок и играют в чистую любовь. Нужно иметь власть, пусть то будут деньги или высокое положение… Тогда, только тогда можно понять, как дёшево стоит любовь…»

«Дело вкуса!» — пожал я плечами.

«Это дело не вкуса, а разума, — возразила Лиза, сверкая глазами и дрожа от возбуждения. — Вы, Григорий Петрович, достаточно взрослый человек и должны понимать, что жизнь — это борьба. Это — сильные и слабые. Если хочешь жить, то нужно быть сильным. Если ты сам слаб, то служи сильным. Равенство, братство?! Ха! Где Вы это видели? Красивые сказки для дураков…»

«У тебя очень критический подход к жизни», — сказал я.

«Да, я хочу быть вверху, а не внизу, — продолжала Лиза как в забытье. — Жизнь можно понять, только взглянув на неё сверху… Для этого нужны крылья…»

«Лиза, сегодня ты мне нравишься, — сказал я почти искренне. — Иногда жизнь, действительно, тяжела. Иногда ищешь красивой сказки. Как ты говоришь — для дураков. Но… Помнишь сказку об Икаре? Это сказка для умных. Он тоже хотел иметь крылья… Знаешь, чем это кончилось?»

Лиза посмотрела на меня в недоумении.

«Что Вы хотите этим сказать, Григорий Петрович?» — спросила она нерешительно.

«Просто так… Ассоциация…» — ответил я.

В начале 1946 года Лиза была откомандирована переводчицей в состав советской делегации на Нюренбергский Процесс над главными виновниками войны. Пробыла она там около года.

В документальном фильме о Нюренбергском Процессе можно мельком уловить кадры, где она снята среди союзного технического персонала в зале суда. Конечно, и в Нюренберге Лиза попутно выполняла другую работу, свою основную работу. Кто были очередные жертвы кремлёвской сирены — наивные американцы, корректные англичане или галантные французы?!

Лиза интересна как яркий представитель нового типа советских людей. Этот тип воспитан эпохой и имеет все данные для успешного процветания в советских условиях. Выросши в среде, исключающей свободный дух и идею, сознание этих людей автоматически переключено на материальные стороны жизни.

Здесь движущим началом служит желание подняться на высшую ступень существующей социальной лестницы. Средства? Люди типа Лизы приучены не задумываться над моральной сущностью своих поступков. Советская мораль оправдывает всё, что служит интересам партии.

Невольно возникает сравнение между Андреем Ковтун и Лизой Стениной. Оба служат одному и тому же делу. Первый, в душе протестуя, но не имея возможности изменить что-либо.

Вторая — совершенно добровольно и сознательно. Андрей уже познал достаточно, чтобы понять, что он только беспомощный раб системы. Лиза ещё стремится вверх. Может быть, и её скоро станет преследовать запах крови.

Глава 12

Между двух миров

1

Когда-то ещё до войны мне довелось читать книгу Поля де Крюи «Стоит ли им жить?» Книга эта была настоящей находкой для Гослитиздата, она вполне соответствовала тогдашнему курсу Политбюро против «гнилых демократий» и поэтому была издана на русском языке огромным тиражом.

На обложке были изображены оборванные дети, похожие на живых скелетов, роющиеся на свалке в поисках съестного. Позади несчастных детей и мусорной кучи возвышались небоскребы Нью-Йорка. Достаточно было поглядеть на обложку, чтобы знать, о чём будет идти речь в книге.

Дальше следовало предисловие к русскому изданию за подписью Поля де Крюи. Оно было настолько своеобразно, что я зачитал его вслух одному из моих товарищей. Там было написано буквально следующее:

«Я не могу считать себя пролетарием, вернее всего я самый настоящий буржуа, изнеженный и избалованный всеми благами моего социального положения. Мне трудно, держа в одной руке крылышко куропатки, а в другой стакан бургундского вина, рассуждать о социальных язвах и наболевших проблемах современного общества. Но я всё же восхищаюсь великим советским экспериментом, поднимаю свой правый кулак (с куропаткой или с вином?) и говорю — „Рот фронт!“[19]»