Песнь победителя

Водка в стакане колышется в такт хода поезда. Андрей отодвигает стакан в сторону, затем продолжает: «Редко встречаешь таких людей. Раз я вёл дело одного ССовца. Много у него на счету было. Он уже в списке на расстрел стоял. Пришёл я к нему в камеру, а он вскакивает на ноги и руку кверху: „Хайль Гитлер!“ Сам в камере смертников сидит, а от своей веры не отрекается».

В поезде тишина. В других купе люди уже спят. На остановках в эту тишину врывается шум с перрона. Толпы людей, обвешанных чемоданами и мешками, штурмуют соседние вагоны.

«Я тогда этому ССовцу даже позавидовал, — продолжает Андрей. — За то, что человек веру имеет».

«Это ему мало помогло, — говорю я. — Разве что на том свете».

«Как сказать, — произносит Андрей и мрачная улыбка мелькает по его лицу. — Вместо него я отправил на расстрел другого».

«Кого?» — спрашиваю я.

«Тоже ССовец, только другого фасона, — отвечает Андрей нехотя. — Сначала был коммунистом, потом работал в Гестапо, а после капитуляции вспомнил старое и пришел искать работу у нас. Ну, вот я и нашел для него употребление».

«Неужели у вас это так просто?»

«В то время у нас было слишком много работы. Ни фотографий, ни отпечатков пальцев к делу не прилагалось. Ведь тогда день и ночь фильтровали. Номер камеры — и всё».

В проходе между купе раздаётся шум. Два человека идут по коридору, громко разговаривая и стуча палкой по стенам вагона. Слышно как ночные гости бесцеремонно открывают двери соседних купе и заглядывают внутрь. Через некоторое время шаги останавливаются у нашей двери.

«А тут что за птицы?» — слышится грубый голос и двери купе с шумом распахиваются.

На пороге стоит коренастый человек в накинутой на плечи солдатской шинели без погон. На глаза надвинута армейская фуражка без звезды. Так обычно ходят демобилизованные солдаты. Пустой левый рукав выцветшей гимнастерки безжизненно засунут за пояс.

В правой руке инвалид держит завернутый в бумагу продолговатый, похожий на ножку от стула, предмет, которым он постукивает по сторонам. Из-за спины незнакомца выглядывает вторая фигура в такой же истрёпанной солдатской форме с самодельной деревянной культяпкой вместо ноги.

«Ага! Тут тебе сам гражданин-товарищ майор Государственной Безопасности расположился, — нараспев говорит безрукий инвалид и прислоняется к косяку. — Вы чего не спите граждане-товарищи?»

«А вы тут чего слоняетесь среди ночи?» — строго спрашивает Андрей и хмурится, раздражённый бесцеремонным тоном солдат.

«Мы тут за порядком смотрим, — насмешливо отвечает безрукий. — Может, у кого чемодан лишний, или сапоги не по ноге».

«Весело люди живут — водку пьют!» — вторит из-за его спины безногий.

На лицах обоих инвалидов вызывающая усмешка. Они загородили дверь купе и как будто ищут повода к ссоре, осматривая нас с головы до ног и обмениваясь грубыми репликами.

Безрукий продолжает постукивать кругом своим завернутым в газету инструментом. Звук тяжёлый, как будто от железа. Безногий отбивает такт деревяшкой ноги.

Кругом в поезде тишина. Равномерно стучат колеса. Я внимательно наблюдаю за Андреем, пистолет которого висит в кабуре над его головой. Пальцы Андрея нервно выбивают дробь по колену.

«Что это у Вас такое, гражданин-товарищ майор? — вдруг неожиданно спрашивает безрукий и указывает на зелёную с красными полосками ленточку, приютившуюся в самом конце орденских лент на груди Андрея. — Никак в партизанах были?!»

В голосе инвалида нотки враждебности сменяются смешанным чувством удивления и недоверия.

Андрей, все ещё хмурясь, сухо отвечает: «Да, был в партизанах».

«Так мы тоже партизаны!»

Безрукий откидывает борт шинели и стучит себе палкой в грудь выцветшей гимнастерки, где на грязных засаленных ленточках колышутся многочисленные ордена и медали.

«Вот она — партизанская!» — он тычет в висящую на зелёной с красными полосками ленточке медаль «Партизану Отечественной Войны».

Как будто сравнивая, инвалид снова переводит глаза на грудь Андрея, затем недоверчиво косится на его погоны МВД.

«Угостите водочкой бывших партизан, товарищ майор! — басит безногий из-за спины безрукого. — Когда-то кровь вместе проливали — не пожалейте теперь стаканчика водки!»

Он тоскливо смотрит на плескающуюся в стакане бесцветную жидкость. Вызывающая грубость в глазах инвалида сменяется затаенным желанием вспомнить с помощью водки то время, когда он сидел с таким же майором у партизанского костра, как равный с равным.

«А ну — давай залпом! — неожиданно командует Андрей и улыбается грубой солдатской улыбкой. — Пей!»

Безногий неуклюже ковыляет к столику, неловко берет хрупкий стакан грубыми негнущимися пальцами. Он медлит, колеблясь последовать приглашению.

«Пей за моё здоровье!» — подбадривает Андрей.

«За партизанскую жизнь!» — наконец решившись, одним махом опрокидывает инвалид водку в горло, раскатисто крякает и утирает рот рукавом. «Извините, товарищ майор Государственной Безопасности, а за Ваше здоровье нехай черти на том свете водку пьют!» — поясняет он и с треском ставит стакан обратно на столик.