Песнь победителя

Снова в купе воцаряется напряжённая тишина. Снова я с тревогой бросаю взгляд на висящий на стенке пистолет.

«Вот это сразу видно — партизан!» — неожиданно с нескрываемым удовольствием говорит Андрей и смеется. «А ну, хлопцы, заходите сюда! Садитесь! — командует он. — На каком фронте воевали?»

Удивлённые столь неожиданным приглашением и дружеской улыбкой Андрея, инвалиды нерешительно переминаются с ноги на ногу. Затем безрукий первый осторожно опускается на мягкое сиденье. Свой завернутый в газету инструмент он бросает на противоположный диван.

Тот тяжело падает на плюшевое сиденье, бумага разворачивается и обнажает обрубок водопроводной трубы. Безногий следует примеру безрукого и тоже садится. Напускная развязность и враждебность медленно сменяются на лицах неловкостью солдат, попавших в общество офицеров.

«Ну, на каком фронте воевали, хлопцы? — повторяет свой вопрос Андрей. — Может, где встречались».

«Повсюду свою кровь проливали, товарищ майор», — угрюмо говорит безногий.

«Ну, а как она жизнь, хлопцы? — спрашивает Андрей. — Мы сами из Германии едем. Давно уже родины не видели».

«Не видели, так увидите, товарищ майор», — со странной усмешкой бормочет безрукий. Он показывает на несколько рядов знаков ранений на своей гимнастерке: «Вот всё, что завоевали. Как с госпиталя выписались, так вот уже два года в той же одёже ходим».

«Куда едете?» — спрашивает Андрей.

«Куда глаза глядят, товарищ майор, — уныло отвечает безногий. — Земля наша, слава Богу, широкая».

«А где дома будете?»

«У нас дом — под каждым кустом, — усмехается однорукий. — Мы люди вольные, живём как птицы небесные».

«А что вы здесь в поезде делаете?» — допытывается Андрей.

«Воруем, товарищ майор, воруем!» — снова с неожиданной злостью отвечает инвалид.

«Вы на нас не обижайтесь, товарищи офицеры, — примирительно говорит его спутник. — Кабы другое время, разве мы этим стали бы заниматься? Жизнь заставляет! Мы люди жизнью покалеченные».

«Эх, жизнь-жестянка… — уныло вздыхает однорукий. — Разве это жизнь?! Разрешите налить стаканчик, товарищ майор Государственной Безопасности. Вам за это на том свете лишний грех простится!»

Инвалид залпом опрокидывает стакан и мотает головой из стороны в сторону. Затем он поднимает глаза и смотрит в упор на Андрея: «Вижу я, что у Вас много орденов, товарищ майор. Кроме того, в партизанах были. Значит Вы — человек настоящий. Только вот красную шапку Вы зря носите!»

Он кивает головой на форменную фуражку МВД, покачивающуюся на стенке в такт ходу поезда.

«Не слушайте пьяного человека, товарищ майор», — пытается вмешаться безногий.

«Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», — беззлобно говорит Андрей и смотрит на инвалидов странным взором.

«Вот это Вы правы, товарищ майор Государственной Безопасности, — кивает головой безрукий. — А потом мне терять нечего — я Вам могу всю правду в глаза сказать. Когда-то я тоже горячим был. Теперь вылечился. Хотите, я Вам свою судьбу расскажу? Потом судите меня».

Безрукий молчит и смотрит в пол. Сонная тишина заполняет купе мягкого вагона. Равномерно постукивают колеса, отбивая километры.

«Когда-то я тоже партийцем был, — тихо говорит инвалид. — В первый же день войны добровольцем пошел. Пули на лету ловил. На танки с бензиновой бутылкой лез. Грудь под пулеметы подставлял и кричал: „За Сталина!“ Под Киевом до последнего патрона дрался, был ранен, попал в окружение. Две недели без памяти на восток полз. Дополз до своих. Меня в награду за верность родине — под Трибунал. Других расстреляли, а меня, как раненого, помиловали — в штрафбат значит. Одна рана не зажила, ещё две других достал. Вот они!»

Он снова тычет рукой в ленточки ранений на груди гимнастерки.

«Под Ростовом в плен попал, — продолжает безрукий, тряся головой. — Партбилет в землю зарыл — чтобы врагу в руки не достался. Мне тогда партбилет дороже своей жизни был. Завезли меня немцы на край земли, аж до самого океана. Бежал я оттуда, да по дороге поймали — в кацет заперли. Я и оттуда бежал. Три месяца как зверь по лесам пробирался, траву ел. Всё на восток шёл. Добрался до партизан. Два года партизанил. Жизни не жалел. Вон сколько орденов заработал, а ран уж и не считал. Всё за родину страдал. А как соединились с Красной армией, меня сразу к алтарю — в спецлагерь на проверку. Там я с вашим братом, государственной опасностью, хорошо познакомился. По сей день не забуду! Перемыли мне там кости и как изменника родины — опять в штрафбат. Там я руку и потерял».

«Вот так-то оно! — захмелевшим голосом бормочет безрукий и тянется к бутылке. — Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, товарищ майор Государственной Безопасности…» «Так меня и учили родину любить, — безрукий уставился глазами в пол купе и устало трясет головой. — Как война кончилась — один-одинешенек на белом свете. Работать не способен — у меня больше ран, чем живого мяса. Пенсия, сами знаете, одно название. Зарабатывал на хлеб, махоркой торговал — а меня в тюрьму за спекуляцию. Вот теперь и ходим, грязным делом занимаемся, извините, воруем».