Песня длиною в жизнь

— Самая важная вещь в шансоне — его сюжет и то, как ты можешь себя с этим сюжетом идентифицировать, — говорила она, медленно вышагивая перед учеником взад и вперед. Он сидел на стуле за столом, повернувшись к ней. — Когда ты поешь песню, ты рассказываешь свою историю. Хотя дело не только в этом. Текст и музыка неразрывно связаны. Ты должен, как и я, работать над тем и другим одновременно.

Стул мягко скрипнул, когда он выпрямился на нем.

— Что ж, мне нужен новый репертуар. Я понимаю, Эдит. Но откуда брать новые песни? Кто будет писать для меня? К кому мне обратиться?

Он остановился на мгновение, затем продолжил, пристально глядя на нее:

— К кому ты хочешь обратиться?

— Успокойся, — предупредила она с улыбкой. — Кое-что уже делается.

Стул снова скрипнул, когда он скрестил ноги.

— Кого ты попросила писать для меня?

Она молча покачала головой.

— Почему мне нельзя знать, какие авторы на меня работают? — его тон стал резким.

Ее дружелюбное выражение исчезло.

— Ты мне доверяешь? Да или нет?

— Да, — проговорил он неуверенно.

Через время он сдался окончательно и уже спокойно повторил:

— Да, конечно.

Эдит глубоко вздохнула, подошла к стопке бумаг, лежавших на письменном столе, и притворилась, будто что-то в ней ищет. На самом деле она просто пользовалась возможностью не смотреть ему в глаза. Она боялась, что выдаст себя. Дело в том, что для Ива Монтана еще не было написано ни одного текста. Поскольку шансон всегда напрямую связан с тем, кто его исполняет, ему придется рассказывать истории из жизни Иво Ливи. Но она ничего о нем не знала, кроме того, что он приехал с юга и желал бы стать вторым Фредом Астером. Но этого явно недостаточно, чтобы нанять автора текстов или выбрать из множества новых песен ту, которая подойдет для достойного выступления на сцене. Сейчас был совсем не подходящий момент, чтобы обо всем ему рассказать. В попытке успокоиться она поправила прическу. Затем постаралась придать лицу самое спокойное выражение, какое только могла, и протянула Иву лист бумаги.

— В первую очередь займемся твоей речью. Прочитай это вслух.

Он послушно начал читать, но после первых же двух строк она его нетерпеливо прервала:

— Контролируй этот свой марсельский говор. Тебя послушать — как чеснока наесться. Чего стоит твой протяжный звук «о»! Зажми зубами карандаш и повтори все еще раз…

— Ты хочешь, чтобы я разговаривал с карандашом во рту? — недоверчиво уточнил он. — На кого я буду похож?

Она наклонилась к столу, взяла карандаш из подставки с письменными принадлежностями и протянула его Иву.

— Неважно, как ты выглядишь, когда репетируешь, имеет значение лишь тот результат, который ты получишь, выступая на сцене. Так что вперед!

На этот раз ее голос звучал более решительно, чем было необходимо для данной ситуации. Просто она почувствовала, что начинает терять терпение. Очень не хотелось кричать на ученика и лишать его мотивации. Она ведь с самого начала знала, что он упрямец.

Постепенно его желание противоречить уходило. Она видела, как ему неловко. Он выглядел трогательным, почти по-детски наивным, и ей захотелось взъерошить его волосы. Но она сжала руку в кулак, неподвижно ожидая, когда он начнет выполнять это старое актерское упражнение с карандашом. Много лет назад она тоже тренировалась именно так, пока не оставила язык городских окраин в прошлом. Так же она поступила и с одеждой, которая очень шла разбитной циркачке, но не подходила серьезной певице.

— Нет-нет-нет! — пробормотал Раймон Ассо. — Ты декламируешь мой текст вульгарно.

Эдит удивленно посмотрела на него.

— Что я могу сделать, если ты так пишешь? — огрызнулась она.

В конце концов, все, что она сделала, — это прочитала написанное на листке бумаги. Если он выбрал такие слова, то не должен жаловаться. Иногда Раймон явно переходит все границы со своим занудством.

— Ты не понимаешь, о чем здесь говорится на самом деле. Ты не передаешь смысл моих строк. Поэтому мои рифмы в твоем исполнении начинают звучать так же ужасно, как и твой язык сточных канав.

А она-то гордилась тем, что бегло читала! Недовольство Раймона больно ранило ее.

— Тогда напиши что-нибудь другое!

И Раймон решил ей польстить: