Песня длиною в жизнь

— Если любовь достаточно сильна, сделает обязательно. — Эдит серьезно посмотрела на него. — Ив, то, чему ты учишься у меня, нужно тебе. Тебе самому. Я не хочу, чтобы ты становился лучше только ради меня.

— Тем не менее мне необходимо все время думать только о тебе. — Он широко и обезоруживающе улыбнулся ей. — Ладно, Эдит, я сделаю, как ты хочешь. За кого из героев я должен читать?

Когда Симона вошла в номер, Эдит лежала в постели, прижавшись к плечу Ива, при этом они читали по ролям Мольера. Эдит настаивала на повторении некоторых отрывков по несколько раз, чтобы они зазвучали выразительнее. Она, конечно, отдавала себе отчет, что за оставшуюся до открытия «Мулен Руж» неделю ее ученик не сумеет достичь в технике речи уровня настоящего артиста, но искренне надеялась на некоторое улучшение ситуации. И Ив действительно добивался все больших успехов.

Симона подняла с пола гостиной несколько предметов одежды и повесила их на руку.

— У меня есть рубашка и брюки начинающей звезды французской комедии, — сказала она с широкой усмешкой.

Увидев парочку, лежавшую в постели, она не очень-то удивилась. Некоторое недоумение появилось на ее лице, лишь когда она заметила в руках подруги книгу. Застань она Эдит и Ива в объятиях друг друга, она смутилась бы намного меньше, чем сейчас, увидев, что они репетируют, используя кровать вместо сцены. Эдит невольно залилась звонким смехом.

Замолчав, она с изумлением увидела, что Ив покраснел, как благовоспитанная юная девушка после двусмысленного комплимента, полученного от первого ухажера.

— Я… я… сейчас… мне нужно идти… — пробормотал он.

Его застенчивость поразила Симону.

— Не стоит смущаться, — добродушно сказала она и положила вещи в изножье кровати. — Ни своего говора, ни в особенности того, что ты влюбился в нашу Малышку. Все так делают.

— Все? — почти беззвучно повторил Ив.

Замечание Симоны явно не способствовало восстановлению его уверенности в себе.

— Ну ладно тебе… — Эдит польщенно хмыкнула. — Тот, кто любит, ни в чем не сомневается, как сказал Оноре де Бальзак. Или сомневается во всем.

Она рассеянным жестом отмахнулась от вопроса, готового сорваться с губ Ива. Возможно, он просто хотел спросить, кем был этот человек, которого она цитировала.

— Я больше половины жизни ждала, чтобы меня полюбили. Похоже, началась благоприятная полоса, раз теперь в меня влюбляются все.

Симона бросила восхищенный взгляд на Эдит, посчитав, что она ответила очень хорошо. Потом она развернулась и ушла в гостиную.

— Хотите вина? — крикнула она через плечо. — Я принесла бутылку божоле.

— Я бы предпочел сигарету, — пробормотал Ив.

Эдит проигнорировала подругу, равно как и пожелание Ива. Очень тихо она сказала:

— Дело в том, что ты

любишь меня, Иво Ливи.

Наконец он снова улыбнулся.

— Я ухожу против воли. Надеюсь, ты это понимаешь. Но пора… — Конец фразы был заглушен громким вздохом.

— Конечно.

Он нерешительно встал, то и дело тревожно посматривая в сторону гостиной, где в свете лампы показалась тень Симоны. Казалось, что она вот-вот войдет. Ив протянул руку за своими вещами.

Эдит наслаждалась, наблюдая за тем, как он одевается. «Какой же он худой, — снова подумала она, — но сложение безупречное». Ее опять захлестнуло горячее желание. Больше всего на свете ей хотелось вскочить, обхватить его за плечи и затащить обратно в постель. Но вместо того чтобы признаться в этом, она захлопнула книгу и деловито спросила:

— Ты уже подумал о своем сценическом гардеробе?

Выражение его лица мгновенно изменилось с удовлетворенного на подавленное. Его руки, только что застегивавшие пуговицы на белой рубашке, беспомощно опустились.

— Тебе не нравится мой пиджак, я это понял. Но у меня нет ничего другого. И у меня не хватит денег, чтобы раздобыть что-то новое.

— Ну и что? — Она покачала ногами, встала с постели и подошла к нему. — Тебе и не нужно петь в смокинге. Одной рубашки и штанов будет вполне достаточно.

— Да, но… — он ошеломленно уставился на свои брюки.

— Одежда все еще по карточкам. Ты никого не удивишь отсутствием у тебя костюма. Кроме того, ты воспеваешь рабочий класс. — Она нежно потянула его за рукав. — Но не бери эту белую рубашку. Это совсем не твой стиль. К тому же она всегда мне будет напоминать о том, что ты надел ее в моей спальне. Мы купим тебе черную рубашку. Да, черную рубашку к твоим черным брюкам. Это станет стилем Ива Монтана…

— Я не могу носить черную рубашку! — сказал он хрипло.

Вид у него стал расстроенный, возмущенный, растерянный. Эдит замерла.

— Почему?

— Мой отец бежал от чернорубашечников из родной Италии! — буквально выкрикнул он. — Он отказался от всего, чтобы его сыновьям никогда не пришлось носить униформу «Балиллы»[41]. Если я появлюсь на сцене в черной рубашке, я предам своего папу.