Песня любви Хрустального Паука. Часть I. Книги Севера

– Ситимэх, нокоо! – взбесился коротышка. – Двести ары и уходи дорогой в преисподнюю, парень! Нет любви к моим словам? Думаешь слова мои я не говорю? Большим тойоном ты себя ощутил, парень! На Баакын Хаасана в Верхнем Мире снизу свысока смотришь, нокоо! На князьца Туулурдана орлом глядишь, а человек ты – заяц! Сейчас придет в эту комнату счетовод, пускай скажет цену почтовому каарзыму! Не чувствуешь моих слов? Думаешь, что я сказал – я не говорил? Пускай придет счетовод! Но не жди от него любви к твоему пути, парень! Счетовод любит цифры, и его цифры не похожи на мои цифры. Целовать тебя счетовод не станет, в нем нет моей доброты, в нем мертвое всё. Цифры мертвые в нем. И ему ты дашь не двести ары, ему ты дашь тысячу ары! Я прощал тебя, парень. А цифры тебя не простят. И за каарзымов, и за опоздание, и за слова твои липкие – ни за что тебя не простят… Нет в вас, люди Среднего Мира, благодарности! Нет жалости к страданиям. Сколько сделал я ради вас, сколько вынес, скольким пожертвовал, – он с тоской посмотрел на полупустой стакан с темным чужестранным вином, стоявший на краю стола. – Жизнь моя в этом окне задувает… Нет больше радости. Неблагодарные люди. За жертву жизни моей одни упреки. Сколько страданий за горстку монет!

Он махнул рукой от досады и повернулся к стоявшему у окна.

– Скажите, почтенный Ахэ Баай, – сказал чиновник, – до ушей моих доходит шум войны на севере. Великим Тойонам, слышу я, не хватает солдат. Великие Тойоны, слышу я, жаждут новых рабов.

Рыхлый старик задумался, поскреб зубами трубку и сказал после паузы:

– Ханаатын идет жечь Кымсыкуль, Тылкуг Ханадай молчит и смотрит, а Ют Ангы собирает по своим деревням войска. Солдаты дохнут как весенний снег, и Великие Тойоны ищут новых, чтобы они умирали дальше. В конце зимы Кымсыкуль и Ханаатан дали новую печать счетоводов торговым караванам, и тех, кто не успел ее заменить, забирают в рабство. Охрана каравана умеет драться, а на купцах новички учатся стрелять в глаз.

Стоявший у окна замолчал и повертел в руках трубку, а после этого многозначительно посмотрел на Джэйгэ. Тот отступил на шаг и уперся в дверь. За долги мужчин целыми улусами отправляли в далекие земли на войну кого-то с кем-то – так гнусные люди с гнусными лицами добывали золото в еще не заполненные комнаты своих дворцов. Ушедшие на войну обычно не возвращались.

– Я заплачу двести ары, – шепотом произнес Джэйгэ. – Буду ходить по Ооюту, верну каарзымов и заплачу двести ары.

– Почему ты говоришь такие слова, парень? – ехидно спросил чиновник, поворачиваясь снова к Джэйгэ. – Не хочешь воевать? Нет любви к Ооюту?

Вы мне не Ооют, подумал Джэйгэ, но ничего не сказал.

7

Блуждавший степными дорогами след от повозки нырнул в лес и стал виться в плотном ковре высокой травы. Лишь изредка удавалось Сардану обнаружить под этим зеленовато-коричневым настилом неширокую тропу. Трава лезла на деревья, одевала тусклыми одеждами стволы и свисала с веток лианами. Весна так и не добралась до этого леса, по-зимнему тихого и безветренного, разве что кое-где колыхались синеватые цветы.

Вскоре тропа пропала совсем, и следы, различимые в траве, вели прямо в заросли, по ямам, по буграм, мимо валежника, мимо дырявых стволов, внутри которых шуршали насекомые, и по не сохнущим в тенях лужам.

– Ну и трава!.. За ноги цепляется, будто связать хочет, – ворчала Ашаяти, отбиваясь от паутины стеблей.

– Интересные фантазии, давай поподробнее, – попросил Сардан.

– Ооюты зовут эту траву «волосами земли», – подал голос задумчивый Устыыр. – Из нее плетут веревки.

– Сказал бы я из какого места эти волосы… А впрочем, Устыыр, как далеко до города? Вы, кажется, говорили об Эрээсине?

– Следы ведут не в город, – сказал шаман.

– В Эрээсине есть контора артели. Хорошо бы покопаться в местной библиотеке, собраться с мыслями. Там должны быть записи и дневники прежних музыкантов, расшифровки ооютских суеверий. Что это за коновязи? Как они могут привлекать духов? Как неживое может провоцировать эмоциональные всплески? Я не то, что никогда подобного не видел, я даже не слышал о таком. К вопросам борьбы с духами артель старается подходить рационально и систематически, но происходящее сейчас в Ооюте – абсурд. Камни не страдают, не любят, они не чувствуют боли и радости и потому не могут служить источником пространственных колебаний. И если допустить, что в сэргэ и правда каким-то образом заложена живая энергия, почему ее выброс имеет такие разные последствия? Почему он сказывается на посторонних людях, на каждом по-разному, и не только на людях, а даже на колодезной воде?